я должен сбежать, проявив чудеса отваги, а не хитрость школяра. В таком случае, оказавшись на свободе, я уже на следующий день стану популярен, как герой романа, и мною будут восхищаться все девушки Европы. Что же касается Мэри-Энн, то она, вне всякого сомнения, мгновенно влюбится в меня, когда я, живой и здоровый, предстану перед ней после столь опасного побега. Однако нельзя забывать, что и риск, связанный с этим непростым делом, чрезвычайно велик. А что, если я сломаю руку или ногу? Какими глазами посмотрит Мэри-Энн на хромого или однорукого героя? К тому же круглые сутки я буду находиться под строгой охраной. Каким бы хитроумным ни оказался мой план побега, осуществить его я смогу, только убив охранника. Убить человека не так-то просто, даже для доктора наук. На словах это легко, особенно когда говоришь об этом любимой женщине. Но после отъезда Мэри-Энн мозги у меня встали на место. Добыть оружие уже не казалось мне легким делом, а воспользоваться им и вовсе представлялось невыполнимой задачей. Удар кинжалом — это своего рода хирургическая операция, при мысли о которой у каждого приличного человека идут мурашки по коже. Вот вы, сударь, что думаете по этому поводу? Лично мне в тот момент казалось, что моя будущая теща слишком легкомысленно поступила по отношению к своему предполагаемому зятю. Ей ведь ничего не стоило отдать за меня пятнадцать тысяч франков, которые впоследствии она могла бы вычесть из приданного Мэри-Энн. В день свадьбы пятнадцать тысяч франков показались бы сущим пустяком. Однако в нынешнем положении, когда мне предстояло убить человека и спуститься на несколько сот метров вниз по лестнице, в которой забыли сделать ступеньки, эта сумма выглядела огромной. В итоге я стал проклинать миссис Саймонс и делал это от всего сердца точно так же, как во всех цивилизованных странах зятья проклинают своих тещ. Проклятья лились из меня столь бурным потоком, что некоторые из них я даже переадресовал моему любезному другу Джону Харрису, бросившему меня на произвол судьбы. Окажись я на его месте, а он на моем, я не сидел бы целую неделю сложа руки. У меня не было претензий ни к молодому Лобстеру, ни к Джакомо, этому быку в человеческом обличье, ни к легендарному эгоисту господину Мерине. Эгоистам вообще легко прощать предательство, потому что никто на них никогда не рассчитывает. Но ведь Харрис однажды рисковал жизнью, пытаясь спасти в Бостоне какую-то старую негритянку! А я чем хуже? Хоть мне и чужды аристократические предрассудки, но тем не менее я считаю, что стою по меньшей мере двух, а то и трех таких негритянок.

В разгар моих размышлений вернулся Хаджи-Ставрос и с ходу сделал мне предложение, которое, по существу, содержало в себе готовый план побега, только более простой и менее опасный. Для его осуществления требовались только крепкие ноги, которые у меня, слава Богу, были в наличии. Король появился внезапно и застал меня за весьма постыдным занятием: я зевал, словно жалкий загнанный зверек.

— Вы, я смотрю, скучаете, — сказал он мне. — Это все из-за чтения. Вот я не могу открыть книгу без риска вывихнуть себе челюсть. Приятно видеть, что доктора подвержены той же опасности, что и простые люди вроде меня. Но почему вы так бездарно

проводите оставшееся время? Вы ведь явились сюда, чтобы собирать горные растения. Что-то не похоже, чтобы ваша коробка сильно пополнилась за последние дни. Хотите, я отправлю вас на прогулку в сопровождении двух моих помощников? Я слишком добрый владыка, чтобы отказать вам в столь небольшой милости. В этом мире каждый должен заниматься своими делами. Ваше дело травы, мое дело деньги. Когда вернетесь, скажете тем, кто вас послал: «Вот травы, собранные в королевстве Хаджи-Ставроса!» Если найдете какую-нибудь красивую и интересную травку, о которой слыхом не слыхивали в вашей стране, то назовите ее в мою честь Королева гор.

«В самом деле, — подумал я. — Когда я окажусь в компании двух бандитов в одном лье отсюда, так ли трудно будет выиграть у них забег? В любом случае опасность удвоит мои силы. Лучше бегает тот, кому необходимо бежать быстрее. Почему, спрашивается, заяц считается самым быстрым животным? Потому что ему больше других угрожает опасность».

Я принял предложение Короля, и он немедленно приставил к моей персоне двух охранников. Хаджи-Ставрос не стал давать им подробные указания. Он лишь кратко их предупредил:

— Этот милорд стоит пятнадцать тысяч франков. Если вы его потеряете, то вам придется либо возместить ущерб, либо оказаться на его месте.

Мои стражи нисколько не были похожи на инвалидов. У них не было ни ран, ни контузий, ни каких-либо видимых повреждений. Зато они были прекрасными ходоками, а на то, что им жмет обувь не стоило и надеяться, поскольку обуты они были в широкие мокасины, из которых торчали их грязные пятки. Быстро оглядев провожатых, я с сожалением отметил, что каждый из них был вооружен пистолетом, длинным, как детское ружье. Однако

из-за этого не стоило впадать в отчаяние. Пожив в обществе бандитов, я привык к свисту пуль. Посему, закинув за спину коробку, я отправился в путь.

— Желаю хорошо провести время! — крикнул вдогонку Король.

— Прощайте, сир!

— Ну нет! До свидания!

Я повел моих попутчиков в направлении Афин, решив, что с паршивой овцы хоть шерсти клок. Они не возражали и позволили мне идти в любую сторону. Оказалось, что бандиты гораздо лучше воспитаны, чем четыре жандарма Пери-клеса. Они предоставили мне полную свободу действий. Во всяком случае при каждом моем шаге их локти не впивались мне в бока. Мой пример вдохновил стражников, и они принялись собирать к ужину какие-то травы. А на меня напала жажда деятельности, и я, не разбирая, стал рвать все, что попадалось под руку, следя лишь за тем, чтобы не перегрузить коробку, которая и без того была весьма тяжелой. Забег с такой ношей вполне мог бы обернуться моим проигрышем. Однажды мне довелось присутствовать на скачках, и там я заметил, что один из жокеев постоянно проигрывал из-за того, что был тяжелее своих соперников на пять килограммов. Я делал вид, что не отрываю глаз от земли, хотя на самом деле моя голова была занята мыслями иного рода. В подобных обстоятельствах неиз-

Я делал вид, что не отрываю глаз от земли

бежно забываешь, что