Уже готовые перевалиться через борт купеческого суденышка остальные пираты, став свидетелем быстрой расправы над соплеменниками, с шумом попадали назад в воду.

Отбились?!

Внезапно Цербер рванул поводок, повернулся, громко залаяв.

– Третья лодка! Враг позади тебя, трибун! – истошно завопил Лют-Василиус.

Молодой мужчина, но опытный боец, трибун мгновенно обернулся. И, еще не видя противника, резко взмахнул мечом для отражения возможного удара. Вовремя. Варварское «железо», нацеленное ему в спину, ударилось о римскую сталь.

Отбив удар, Германик посмотрел на врага. Черный от речного загара громадный бородатый пират, хоть и был бос, но носил нагрудный доспех. В руках он держал сразу два меча: кавалерийский персидский акинак и длинный пехотный антский. Не оглядываясь, речной волк что-то скомандовал двум антам, поднявшимся за ним на борт. Судя по всему, чернобородый и был тут главным.

Закованный в броню, стоя подле тюка с товаром, Константин Германик перекрывал проход в глубь лодии. Чтобы прорваться и завладеть товаром, его надо было просто убить. Это понимал и сам трибун, и разумеется, чернобородый, изготовившийся к поединку.

– Командир, позволь мне! – раздался за его спиной возбужденный голос фракийца Тираса. – Позволь мне!

Константин Германик, не поворачиваясь, как это только что сделал чернобородый, коротко бросил:

– Это – мой. Проверь, отбились ли. Сюда – Люта с копьями, за спиной бороды еще двое. Пса подержи.

Все это время он спокойно смотрел в глаза чернобородому. Тот тоже выжидал, явно оценивая этого крикливого, как петух, римлянина. Освободив левую руку от собачьего ошейника, Германик вытащил длинный кинжал-полуспату.

Пират ударил антским мечом снизу вверх, стараясь попасть под нагрудный панцирь.

«Пехота! – мимоходом отметил Константин Германик. – Бьет, будто с конником встретился. Сука! Но я же не на коне». Он отбил удар сверху вниз, одновременно нацелив полуспату прямо в лоб чернобородому. Удар был смертелен, уйти от него – никакой возможности.

Но тут пират вдруг подпрыгнул вверх, потом упал и, уронив оба меча, стал кататься по днищу лодии, вопя от боли. Это молосский дог, вырвавшись из рук фракийца, вмешался в драку, прокусив чернобородому сначала одну, потом, без перерыва, вторую голень.

– Командир, посторонись! – заорал подоспевший как всегда вовремя Лют-Василиус.

Трибун мгновенно отклонился, и Лют метнул копье, пригвоздив одного из оставшихся пиратов к борту. Второй, не став дожидаться смерти, прыгнул в Гипанис.

«Теперь – отбились?» – Прежде чем подсчитать потери, Германик по привычке оценил действия неприятеля.

О повторной вражеской атаке не могло быть и речи. Одна из пиратских лодок рывками шла к берегу, причем работали только несколько гребцов. Вторая, наоборот, очень быстро уходила вниз по течению, на глазах превращаясь в черную точку. Третьей лодки вообще не было видно, как будто и в природе не существовало.

– Что у нас? – осведомился трибун у Люта-Василиуса.

– Двое убитых, – ответил понятливый боец. – Двое раненых. Один, кажется, смертельно.

– Кто?!

– Капитан Аммоний. Стрела в животе.

Глава ХХIV

Децимация и подарок с того света

Бесцеремонно растолкав гребцов, сбившихся в кучу, чтобы посмотреть на умирающего капитана. Константин Германик подошел к Аммонию.

То, что дело плохо, он увидел сразу. Стрела задела печень, судя по черно-красным выделениям на повязке, которой неуклюже пытался остановить кровотечение один из гребцов.

– Есть кто-то сведущий в хирургии? – вслух осведомился трибун.

– Был лекарь в караване, когда шли в Ольвию. Потом хозяин его назад в Константинополь отправил, он был стар, не мог грести, – отозвался кто-то.

Командир без сожаления посмотрел на побелевший нос египтянина. Тот расплакался:

– Я ведь не умру?!

– Мне жаль, Аммоний, – произнес Германик и решительно стал пробираться назад, по пути раздавая приказания: – Трупы речных псов – в воду. Наших схороним на берегу, подальше от этих мест.

Он подошел к связанному чернобородому пирату, которого сторожил Лют. Рядом, прибитый копьем к борту, повис другой пират. Полюбовавшись на это зрелище, трибун позвал Шемяку:

– Убери за своим приятелем.

Пока Шемяка с натугой вытаскивал копье из борта, а потом из тела покойника, трибун попытался допросить чернобородого.

Греческий; латынь или ромейский, как называлась старая латынь в Восточной Римской империи; антский язык – пират молчал, только сплевывал сквозь выбитые зубы.

– Где Цербер? Давай сюда нашего бойца, – кивнул Германик Люку-Василиусу.

– Он за твоей спиной, командир. Где ж ему быть. – Лют-Василиус радостно улыбнулся. – Как твой пес этого урода уделал! Как искусал! Душа радуется!

Цербер просунул громадную морду под руку хозяина, сидевшего на корточках перед пленным. «Звали меня? Помочь в допросе?»

Завидев это зрелище, пленный взвыл от ужаса:

– Абрасакс!

– Вроде того, – согласился трибун. – Если не ответишь, я прикажу моему псу тебя сожрать. И не найдет твоя душа покоя на том свете, поскольку будет в собачьем брюхе!

Чернобородный тут же с испугу заговорил, мешая антскую речь с греческой. Понять его, даже с помощью Люта-Василиуса, было сложно, тем более что прозвучало нечто совершенно невероятное.

По словам чернобородого, о купеческом судне, идущем на Самбатас, пиратам сообщили сразу два человека. Одним из них был ушлый мальчишка, черный от угольной пыли, со следами окалины на руках. Он сказал, что послал его хозяин, кузнец по имени Дурас, из самой Ольвии. И якобы он успел побывать в плену у хуннов, но те его отпустили, поскольку кузнец Дурас передал им наконечники для стрел. Не надеясь, что сухопутные хунны остановят купеческое судно на полноводном Гипанисе, мальчишка добрался до речных пиратов.

– А кто второй? Кто еще знал о нашем переходе? – перебил невнятную речь пленника Константин Германик, решив для себя, что на обратном пути надо обязательно настоять, чтобы Винитарий повесил не только предателя кузнеца, вступившего в переговоры с хуннами, но и его подмастерье.

Но когда пленный, испуганно глядя на Цербера, невнятно пробормотал ответ на прямо поставленный трибуном вопрос, тот ему не поверил. Вернее, не захотел поверить.

По словам речного волка, известие о купеческой лодии принес им готский офицер. И – тоже из Ольвии.

– Ты – лжешь! Как его звали?! – вскричал римлянин.

Чернобородый в очередной раз харкнул кровавой слюной на деревянную обшивку.

– Он себя не назвал. Но когда ушел, один из моих, дезертир из готского войска, вспомнил, что раньше видел этого офицера. Имя его – Атаульф.

Константин Германик если и был поражен, то виду не подал. Сомневаться в правдивости слов человека, глядящего в глаза смерти, не приходилось. Да и откуда речному пирату знать имя готского офицера? Конечно, всякое может быть. Проверить надо… «А ведь прав был Светлейший, любимый император Валент, когда послал меня выведать