Незамысловатый ландшафт сирийской пустыни усыплял, но дневная жара закончилась, и Лавров почувствовал, что вскоре они прибудут в конечную точку сегодняшнего перехода.

— Откуда знаешь? — удивился Али аль-Хариш.

— Не нужно быть зоологом, чтобы понимать, когда верблюд чувствует приближение своего дома, своих самок и знакомые запахи очага, пусть и кочующего, — скромно ответил Виктор.

— Но у вас верблюдов не держат, — надменно хмыкнул Али аль-Хариш.

— Зато у нас держат коров, — нашелся Лавров.

— Ладно, ладно, — снисходительно засмеялся бедуин. — Значит, так. Слушайте внимательно. У нас есть шейх Халаф Ахмед. Он настоящий хариш, настоящий воин! Все его чтят. И я вам советую делать то же, иначе вы просто умрете.

— Могу тебя успокоить, Али аль-Хариш, мы очень хотим жить, — с иронией ответил Виктор.

— Не перебивай! — рассердился Али, сверкнув глазами.

— Молчу, молчу, уважаемый, — кивнул Виктор, а Светлана недовольно взглянула на своего спутника.

— Еще есть достопочтенный кади аль-Бути. Это вообще, как у вас говорят, наше все, — продолжал Али аль-Хариш. — Утверждают, что ему открылся сам Аллах.

— Это как? — наигранно удивился Виктор, едва удержавшись от колкости, а Светлана, почувствовав это, подъехала ближе к Лаврову и пыталась схватить его за руку.

— Аль-Бути — наш вождь и учитель. Он долгое время бродил по пустыне один. Отшельником. И голодал, когда одна из его жен ждала первенца.

— Хм… чем-то не тем занимался, когда жена на сносях была, — проворчал Виктор.

— Что ты хочешь сказать, европеец? — заносчиво спросил бедуин.

— Нет-нет, ничего, уважаемый аль-Хариш. Просто подумалось: голодал человек так, что чуть с Аллахом не встретился…

Светлана накинула на лицо платок и отъехала в сторону.

— Ты просто невыносим, Лавров, — давясь от смеха, бросила она.

Аль-Хариш не заметил иронии Виктора.

— Да! Достопочтенный аль-Бути голодал полгода, прежде чем получил от Аллаха откровение…

— Сколько? — удивился Лавров.

— Полгода! — гордо заявил аль-Хариш.

Полгода голодания! Так не бывает. Виктор отлично знал функциональные особенности организма человека. Он кому угодно мог прочитать лекцию по выживанию и знал, что происходит с голодающим, от начала и до конца. В школе разведки Лавров когда-то проходил целый курс.

Пять дней голодания — еще ничего. Человек теряет вес без особого вреда для организма. Разве что могут возникнуть головная боль, нарушение режима сна и легкая слабость. Ну, у особо впечатлительных начинается нервное расстройство.

Но вот через десять дней, после уничтожения запасов глюкозы и жирных кислот, приходит время мобилизовать свои последние резервы. Белки — строительный материал человеческого тела. Их истощение ведет к разрушению зубов и ногтей, начинают ломаться волосы, которые не получают необходимого питания, скелетная мускулатура уменьшается в объеме и теряет былую силу сокращений.

Нарушается функция надпочечников и половых желез, прекращается синтез таких биологически активных веществ, как тестостерон и эстрогены. Функция репродуктивной системы угнетается полностью, а при голодании свыше двух недель полное ее восстановление становится практически невозможным.

На третьей неделе голодания происходят тяжелые нарушения со стороны желудочно-кишечного тракта, начинаются галлюцинации и помутнение рассудка.

На четвертой неделе наименее важные для поддержания жизни функции организма отключаются. Дыхание ослабевает, пульс на периферических артериях не прощупывается.

Атрофические изменения внутренних органов к этому времени становятся необратимыми даже при введении в организм питательных веществ. Голодовка же, длящаяся более 28 дней, нередко приводит к смерти.

— Двадцать восемь дней, Али! Двадцать восемь дней не поешь — и каюк! Запомни эту цифру. А ты говоришь — полгода голодания? Так не бывает, — повторил Лавров аль-Харишу. — И кому, как не тебе, зоологу с высшим образованием, этого не знать, Али? Не будь дикарем. Ты же лечишь верблюдов по науке, которую получил в Москве. Почему же веришь всякой чепухе?

— Ну, за эти слова меня могли бы и обезглавить, — задумчиво сказал Али Хариш.

— Во-о-от! Это уже ближе к истине, — понимающе и даже сочувственно произнес Виктор. — Ладно, не обидим мы твоего кади, не трясись. Пятна на тебя не бросим. Слово украинского казака.

Это имело особый смысл, и аль-Хариш приободрился.

А тем временем все трое подъехали к стойбищу.

Всадники не успели спешиться, как в нос им ударил резкий запах скота. В стойбище, помимо людей, жили овцы, козы, ослы, гуси и, разумеется, верблюды. Скотина обитала под брезентовыми навесами. Люди размещались в больших шатрах из черной шерсти.

Большинство бедуинов Сирии сторонятся населенных пунктов. Старики учат детей чтению Корана. Женщины занимаются хозяйством, мужчины пасут скот или охотятся, а днем сидят в тени под тентами без движения, размышляя. Не верилось, что за пределами пустыни наступила эпоха, когда человечество успешно запускает в космос огромные тяжелые ракеты, наблюдая за этим в прямом эфире.

Трапеза состояла из свежих огурцов, разрезанных помидоров, отварной ягнятины и вареной капусты с клецками. Все это ели руками у костра и пили кофе.

— Кофе должен быть крепкий, как любовь, и горький, как жизнь, — заметил шейх Халаф Ахмед.

Бедуины стойбища собрались вокруг своего шейха. Это традиция — пить кофе, разговаривать ни о чем и покуривать то, что в городе открыто не покуришь. Кроме шейха поговорить с приезжими европейцами захотел кади, человек, который решал в клане все и которого принято было беспрекословно слушаться.

— У нас все делается естественно, как-то само собой, — рассказывал восьмидесятичетырехлетний аль-Бути своим гостям. — На то я и кади. Всегда разрешу все вопросы. Я вижу, кто из сторон конфликта врет, и мое решение неоспоримо. Я никогда не повышаю голос и умею красноречиво говорить. Кто умеет хорошо говорить — уже богатый человек.

Али аль-Хариш, Виктор Лавров и Халаф Ахмед внимали ему, сидя на толстых шерстяных кошмах, опираясь локтями на верблюжьи седла.

«В ходе эволюции возникло пять способов самовыражения: речь, изготовление орудий, музыка, искусство и религия, — думал Виктор. — Возможно, лежание на диване — тоже способ самовыражения. Стоит ли выделить его в отдельную категорию или же отнести к религии либо к искусству?»

Даже Светлане разрешили присутствовать на благочестивой беседе, но не только как переводчице украинца, а прежде всего как студентке знаменитого доктора Хасана ат-Тураби, и обращались к ней соответственно «имам Соломи`на», как кавказцы называют первую исповедующую ислам переводчицу Корана на русский язык «имам Прохорова».