— Медленно возьми его за рукоятку двумя пальцами. Положи на журнальный столик. Другую руку держи на месте.

Энтони уставился на меня как-то по-новому, словно только сейчас что-то понял.

— Ты что, коп?

— Делай то, что я попросил, ладно?

Он положил «кольт» на журнальный столик. Убедившись, что пистолет не заряжен, я запер его в ящик стола. Сделал вдох и медленно выдохнул.

— Итак, хочешь рассказать мне о своем сне? О Басре? Что там с тобой произошло?

Он кивнул. Потом начал говорить — и снова расхаживать по комнате. Но по крайней мере был безоружен.

— Он начался как всегда… этот сон. По нас открыли огонь, и я бросился в траншею. Как всегда. Только на этот раз я был не один.

— Ты говоришь о Мэтте? — спросил я. Мы уже дошли до Мэтта в рассказах о его сне.

— Да, он был там со мной. Нас было только двое. Мы отбились от своей части.

Мэтт являлся его другом, я уже слышал о нем. Они вместе водили грузовик с боеприпасами, но, кроме этого, я ничего не знал.

— Он был изувечен, док. Обе ноги были разорваны в клочья. Мне пришлось тащить его за руки. Больше ничего я поделать не мог.

Он уставился на меня, прося взглядом о помощи.

— Энтони, ты говоришь о своем сне или о том, что действительно тогда произошло?

Тут его голос понизился до шепота:

— В том-то и дело, док. Кажется, я говорю о том и другом. Мэтт вопил, как дикое раненое животное. И когда я услышал этот вопль во сне, мне показалось, что я слышал его раньше.

— Мог ты помочь ему?

— Нет, в том состоянии Мэтту не мог бы помочь никакой медик.

— Так. Что было дальше?

— Мэтт начал говорить: «Я не выживу. Я не выживу». Снова и снова. И все это время по нас стреляли со всех сторон. Не знаю, наши или иракцы. Деваться нам было некуда — ноги у него изорваны в клочья, внутренности вываливаются. А потом он начал говорить: «Убей меня. Убей. Пожалуйста».

Я видел, что Энтони погружен теперь в этот сон, в ужас того, что произошло с ним на войне. И не перебивал его.

— Он достает свой пистолет. Едва может держать его, плачет, потому что не может застрелиться, а я плачу, так как не хочу, чтобы он стрелялся. А минометы бьют со всех сторон. Все небо освещено как Четвертого июля.

Энтони потряс головой и умолк. В глазах его стояли слезы. Я подумал, что понимаю: у него не было слов, чтобы описать это.

— Энтони, ты помог Мэтту покончить с собой?

По его щеке скатилась слеза.

— Я положил руку поверх его руки и закрыл глаза… потом мы выстрелили. Вместе. — Энтони уставился на меня. — Ты веришь мне, правда, доктор Кросс?

— Я должен верить, разве не так?

— Не знаю, — сказал он, и в глазах его вспыхнул гнев. — Ты доктор. Ты должен знать разницу между дурными снами и реальностью. И знаешь, так ведь?

Во время нашего очень странного и странно напряженного сеанса Энтони Демао спросил, не коп ли я, и я не ответил ему. Теперь я сам толком не знал этого. Я по-прежнему помогал столичной полиции, но мое положение было особым. Наверняка я знал одно: я никогда не работал усерднее над делом — а оно с каждым днем казалось все более сложным.

К нашей общей досаде, хотя при таких обстоятельствах это дело обычное, руки у нас были связаны расследованием смерти Брайана Кицмиллера. Киберотдел в Бюро обещал в скором времени новый контакт и полную информацию обо всем, что делал Киц незадолго до смерти, но за этими словами чувствовалось, что в ФБР считают, будто мы виноваты в смерти их сотрудника.

Вот почему Сэмпсон и я на другой день появились на пороге Бет Кицмиллер в Силвер-Спринге, штат Мэриленд. Нам не хотелось беспокоить эту семью в горе, но у нас не было выбора.

— Спасибо, что позволили нам приехать, — сказал я Бет, когда она впустила нас в дом.

Лицо ее было осунувшимся, она выглядела смертельно усталой, но в голосе звучали сила и решительность.

— Брайан погиб, разыскивая этого ужасного, ужасного человека. Делайте все, что нужно. Оставайтесь здесь сколько нужно. Алекс, нам нужно довести это дело до конца. Нужно мне. И моим детям.

Шестилетняя Эмили стояла на верху лестницы и молча смотрела на нас широко раскрытыми глазами. Мужественная девочка, но при виде ее у меня сжалось сердце.

— Мы хотели бы заглянуть в его кабинет, — сказал я Бет. — Я знаю, что он много работал дома.

«И если у кого-то пересеклись пути в Интернете с убийцей, то у Кица», — подумал я, однако не сказал этого вслух.

— Само собой. Сейчас покажу вам его берлогу.

Бет повела нас через несколько раздвижных дверей в заднюю часть уютного особняка колониальной архитектуры, которого Киц больше не увидит. Окна его кабинета выходили на задний двор с качелями и зарослями подсолнухов. Жизнь продолжается. Во всяком случае, для кое-кого. Правда, не для Кица.

Бет встала в дверном проеме.

— Не знаю, найдете вы что-то нужное или нет, но, пожалуйста, ищите где вздумается. Запретных мест нет в нашем доме.

— Это единственный компьютер, которым он пользовался здесь? — спросил Сэмпсон, севший за большой загроможденный письменный стол. Я обратил внимание, что система на удивление простая, только центральный процессор и монитор.

— У него был портативный компьютер из Бюро. Однако я сомневаюсь, что он здесь. Мне он нигде не попадался.

Я поглядел на Сэмпсона. Мы не нашли портативного компьютера ни в кабинете Кица, ни в его машине.

— Вы знаете пароль? — спросил я у Бет.

Она глубоко вздохнула:

— Попробуйте «Гамми уорм».[20]Брайан иногда им пользовался. — Бет робко, страдальчески улыбнулась. — Он так называл Эмили. Иногда и меня.

Сэмпсон отстукал «Гамми уорм».

Это был пароль Кица — по крайней мере на домашнем компьютере, — и пока Сэмпсон интенсивно работал на клавиатуре, я рылся в ящиках стола.

Я обнаружил толстую стопу незаконченных дел, большая часть их касалась серийных убийств и представляла собой ксерокопии оригинальных материалов. Мне стало любопытно, приносил ли он эти «неразрешенные» копии с работы. Киц был фанатом подобных вещей и даже слегка одержимым, но это отчасти и делало его таким хорошим специалистом. Разумеется, мне пришло на ум: Киц служил в ФБР, и Кайл Крейг — тоже. К сожалению, такой ход мыслей делал подозреваемым и меня.

О первом деле, в которое заглянул, я слышал раньше. Кто-то вламывался ночами в загородные мэрилендские дома и душил женщин в постели. Никаких краж, никакого вандализма — только жестокие убийства. Их на протяжении пяти месяцев было три, по одному на каждой седьмой неделе.