Шрифт:
Интервал:
Закладка:
утро
пятнадцатого дня. Мать в голубом хиджабе вдруг вскочила с Машей на руках, подбежала к старушке, ухаживающей за другим ребенком, и схватила ту за плечи. Сперва я решил – произошло что-то плохое, и тоже поднялся. Но тут молодая женщина улыбнулась, отпустила старушку и стала мять свои груди.
– Echeis gala! – воскликнула пожилая женщина. – Eftichos! Echeis gala! У тебя появилось молоко! Какое счастье!
Она перекрестилась и поцеловала мамочке ладони. Та устроилась на одеяле, жестом призывая смотреть, а сама взяла на руки Машу, подставила ей грудь, и девочка тут же стала причмокивать. Я улыбнулся, радуясь от всего сердца. Старуха заметила меня и в приветствии взмахнула рукой.
Я уверился в том, что все может измениться к лучшему, что и в самые трудные времена появится надежда. «Вдруг мы все-таки уедем отсюда», – подумал я, вспоминая про деньги в рюкзаке. Я берег их как зеницу ока, подкладывал под голову, пока спал, чтобы никто их не забрал, не разбудив меня. Люди здесь поговаривали о воровстве, но замалчивали другие дела, происходившие в тени деревьев.
Той ночью, увидев близнецов на их привычном месте под деревом, подумывал подойти к ним; я уловил резкий запах одеколона: они смачивали лицо лосьоном после бритья.
Я подошел и спросил, могу ли сесть рядом. Братья посмотрели с опаской, то и дело поглядывая в сторону деревьев, но были слишком молоды и наивны, чтобы отказать. Они пожали мне руку и представились: Рьяд и Али, пятнадцати лет, двойняшки. Рьяд выше и сильнее, в Али оставалось еще что-то от ребенка. Вместе братья напоминали щенков. Я задал им несколько вопросов, а мальчики отвечали, перебивая друг друга.
Они рассказали, что бежали из Афганистана, от убийц отца. После его смерти талибы взялись и за них; тогда мать настояла, чтобы близнецы уехали прежде, чем их поймают. Ей не хотелось терять сыновей, как это случилось с мужем. Братья рассказывали, как она плакала и покрывала поцелуями их лица, потому что боялась, что больше никогда не увидит своих мальчиков. Они рассказали о путешествии через Турцию и Лесбос, о том, как прибыли в этот странный город безо всякой помощи, понятия не имея, что им делать дальше. Тогда-то мужчина и посоветовал им пойти на площадь Виктория, известное место сбора беженцев.
– Мы думали, что там нам помогут, – сказал Али. – Мы больше не хотели спать на улицах.
– Все скамейки уже заняли.
– Здесь многовато банд.
– Рьяд испугался.
– Али испугался больше – даже трясся по ночам.
– Нам сказали идти сюда.
– Значит, вы знаете Надима? – сказал я. – Он вам помог?
– Кто такой Надим? – спросил Рьяд.
Оба замерли, ожидая ответа.
– Возможно, я неправильно понял его имя, – со слабой улыбкой сказал я. – Мужчина с гитарой. И со шрамами.
Братья переглянулись, их глаза потемнели, становясь неприветливыми.
– Наверное, вы об Ахмеде, – сказал Рьяд.
– Ах, точно! Так и знал, что запомнил неправильно. За эти недели я стольких людей повстречал, их имена совершенно вылетели у меня из головы.
Парни молчали.
– Так он вам помог? – спросил я. – Слышал, он очень добр.
– Он немного помог нам в первую ночь, – сказал Али, а Рьяд толкнул брата в бок. Слегка, но я заметил.
– Понимаю. А потом?
Али не хотел отвечать. Он уткнулся взглядом в землю, не глядя ни на меня, ни на брата.
– А теперь он хочет свои деньги обратно? – спросил я.
Али кивнул. Рьяд закатил глаза, уставившись в небо.
– Сколько?
– Мы платим частями, ясно? – сказал Рьяд, будто защищался.
– Но как? Откуда вы берете деньги, чтобы расплатиться?
Должно быть, я пялился на новые ботинки Рьяда, поскольку парень подобрал под себя ноги, но больше всего меня обеспокоила реакция Али. Я заметил, что он согнулся пополам и, сильно покраснев, обхватил себя руками. Вдруг солнце заслонила тень, и я увидел, что над нами навис Надим с ребабом в руке. На его лице появилась кривая ухмылка.
– Как я вижу, вы все познакомились, – сказал он, садясь рядом на одеяло.
Надим заиграл тихую мелодию, заполнившую мое сознание, прогнавшую мысли и тревоги. Теплая и успокаивающая, она становилась глубже, мрачнее, точно гипнотизировала. Спустя час он опустил гитару и отошел от нас. Когда мой новый знакомый направился в лес, я решил последовать за ним, проходя мимо группы греков, куривших на скамье, и мимо двух женщин, бродивших в тени деревьев. Я шел за Надимом до поляны с упавшим деревом, пока он не сел на сломанную ветку, достав из рюкзака небольшой и острый перочинный ножик. Он прислонил лезвие к левому запястью, замер на секунду, окинул взглядом окрестности. Я отступил в тень, чтобы он не увидел меня. Больше не медля, Надим полоснул себе лезвием по руке. Лицо его исказилось от боли, глаза закатились, на краткий миг сверкнули белки. По запястью сочилась кровь. Он достал из рюкзака салфетки и приложил к свежей ране. Но больше всего мне запомнилось выражение его лица: он явно злился. Может, таким способом Надим наказывал себя?
Я переступил с ноги на ногу, хрустнула ветка. Надим поднял голову и, сощурившись, посмотрел на меня. Я шагнул назад, глубже в темноту, и, не зная, что еще сделать, побежал через лес к лагерю.
– Что случилось? – спросила Афра, когда я сел рядом.
– Ничего. А что?
– Ты дышишь как пес.
– Нет, я совершенно спокоен.
Она покачала головой, отрицая мои слова, и в этот момент из-за деревьев показался Надим, сел у подножия статуи. Вновь он выглядел истощенным, как и в первый день, когда я увидел его. Будто лишился всех сил. Я ждал, что Надим подойдет ко мне, но он даже не посмотрел в мою сторону. Просто сидел целый час и крутил одну за другой сигарки, время от времени покуривая.
Парни были на своих одеялах, играли в телефон и смеялись. Иногда Али щипал Рьяда за руку, затем Рьяду надоело, и он забрал телефон, повернувшись спиной к Али, чтобы тот не видел экрана.
Хотя Надим выглядел расслабленным и занятым своими мыслями, я видел, как он следит за парнишками, то и дело поглядывая на них.
Я лег рядом с Афрой и притворился, что закрыл глаза, однако я следил за Надимом