А Светка ей скажет:

— А как же дети? О них ты подумала?

Полинка задумается и кивнет:

— Да. В наше время женщине приходится выбирать — либо дети, либо жизнь.

И тут загалдят все разом. О том, что дети и есть жизнь (Светка), о том, что дети — не цветы, их поливать не надо, вырастут и сами (Нинка), о том, что дети вовсенепомехаиможносовмещать(Таисия Петровна). Потом все придут к выводу, что во всем виноваты мужики, и на этом успокоятся.

Одним словом, вечер будет отличным. И, придя домой, Таисия Петровна не будет думать о том, что она — просто стареющая, одинокая и никому не нужная женщина.

Путь до дома занял у Жуковой минут двадцать. Возле подъезда она остановилась, чтобы набрать код замка. Раздался тонкий писк, и дверь открылась. Таисия Петровна подхватила сумки и, придержав дверь ногой, вошла в подъезд.

Устало передвигая ногами, она преодолела два пролета и остановилась у лифта. Нажала на кнопку вызова и стала ждать. Конечно, она услышала, что со второго этажа кто-то спускается, но, погруженная в свои мысли, не обратила на это внимания. Обернулась она лишь тогда, когда молодой мужской голос проговорил у нее за спиной:

— Здравствуйте, Таисия Петровна!

Глянув на парней вполоборота, Жукова машинально кивнула:

— Здравствуйте!

И тут же поняла, что их лица ей абсолютно не знакомы.

— Простите, а мы с вами…

Голос Таисии Петровны осекся, когда она увидела, как один из парней поднимает руку. Черное дуло пистолета смотрело ей прямо в лицо.

— За наших парней, сука! — сказал парень и нажал на спусковой крючок.

Весна была в разгаре. Даже по вечерам дул теплый ветер, и можно было слышать звук капели. Андрей достал фляжку и сделал большой глоток. Кофе (от алкоголя Андрей отказался после истории с микроавтобусом) остыл, но был крепким и сладким.

«То, что врач прописал», — с улыбкой подумал он и спрятал фляжку в карман.

Андрей стоял возле старого пятиэтажного дома на Васильевском острове. Минут двадцать назад в первый подъезд вошли двое его «братьев по оружию» — Валерий Федчиков и Василий Бачурин. Один — высокий, бледный и абсолютно лысый (у него не было даже бровей). Второй — приземистый, толстый и несокрушимый как скала.

Андрей следил за ними от самого штаба. Он все время опасался, что парни заметят его, но они были явно чем-то озабоченны и взволнованны. Время от времени смотрели по сторонам, но так нервно и судорожно, что не увидели бы Андрея, даже если бы он стоял прямо перед ними.

С того момента, как Костырин выставил его из штаба, Андрей понял, что замышляется что-то серьезное. Настолько серьезное, что его, «неофита и ученика», предпочитают не посвящать не только в тонкости дела, но даже в его суть.

Поняв это, Андрей решил во что бы то ни стало выяснить, что задумали его бритоголовые «братья». Дело в том, что после случая с избиением корейского повара Андрея сильно мучила совесть. В тот раз он специально поднял шум, спровоцировав появление охранника. Охранник разбил голову Костырину, но это не спасло несчастного повара, которого избивал Бутов.

Спустя несколько дней Андрея узнал, что корейца увезли в больницу с сильнейшим сотрясением мозга. Андрей утешал себя тем, что все могло кончиться гораздо хуже. Однако легче ему от этого все равно не становилось.

Итак, он стоял неподалеку от пятиэтажки, скрываясь за деревом и поглядывая на подъезд, в котором скрылись Федчиков и Бачурин.

«Как знать, может, мне и удастся предотвратить что-нибудь страшное», — утешал он себя, слегка пританцовывая на месте от холода.

Вечерний двор был пуст. Только пара бездомных собак рылась в железном мусорном баке. Вот из-за угла дома появилась женщина. Она несла в руках два здоровенных пакета — должно быть, шла из магазина. Из одного торчала французская булка. Андрей посмотрел на эту булку и только тут вспомнил, что он ничего не ел с самого утра. В животе заурчало.

«Черт, надо было хотя бы хот-дог у метро купить», — с досадой подумал он.

Тем временем женщина подошла к первому подъезду, поставила пакеты на землю и набрала код. «Может, зайти за ней и погреться?» — подумал было Андрей, но тут же выбросил эту глупую мысль из головы.

Женщина зашла в подъезд. Андрей, чтобы хоть как-то скоротать время ожидания, стал вспоминать стихи, которые часто читала ему Тая. Это были японские трехстишия. Подрагивая и поводя плечами, Андрей зашептал:

За спиной у Андрея что-то зашуршало. Он обернулся. По асфальтовой дорожке ветер прогнал клочок бумаги. Клочок был похож на белую бабочку. Андрей припомнил еще одно трехстишие:

Налетевший порыв прохладного ветра заставил Андрея поежиться. Он снова достал из кармана фляжку с кофе, отхлебнул глоток и прошептал, постукивая ботинком о ботинок:

Он уже закрутил крышечку фляжки, как вдруг где-то поблизости раздался хлопок. Потом еще один. Звуки доносились со стороны дома. Вслед за тем дверь подъезда распахнулась, и на улицу вывалились (другого слова не подобрать — так стремительно это произошло) Федчиков и Бачурин. Дико оглянувшись, они повернули к выходу со двора. Андрей быстро спрятался за дерево, и оба «брата по оружию» промчались мимо, не заметив его.

Андрей почувствовал недоброе. Сердце у него забилось. Как только скины скрылись за углом, он вышел из-за своего укрытия и быстрым шагом направился к подъезду. «Я не знаю кода!» — пронеслось у него в голове. Но, подойдя к двери подъезда, он обнаружил, что на кодовом замке затерты до белизны три кнопки. Не раздумывая, он нажал на них в произвольном порядке. Замок пискнул, и дверь открылась.

Андрей влетел в подъезд и побежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Пробежав два пролета, он остановился как вкопанный. Возле лифта лежала женщина Навзничь, раскинув в стороны руки. На том месте, где должно быть лицо, темнело влажное пятно. Андрея затошнило, он отвернулся и зажал рукой рот.

«Она может быть жива! Проверь!» Преодолевая ужас и тошноту, Андрей повернулся к женщине, присел рядом и, стараясь не глядеть на изуродованное выстрелами лицо, осторожно потрогал шею — так, как он видел, делают в кино. Шея была теплой, но ничего похожего на пульс Андрей не почувствовал. Женщина была мертва.

Где-то наверху загудел лифт. Андрей подскочил на месте, повернулся и бросился вон из подъезда.

Часом позже он сидел в «Серебряной вобле» и накачивался пивом. Пальцы у него все еще слегка подрагивали, но в целом он успокоился. Взял себя в руки (отчасти и благодаря пиву). В его возбужденном пережитыми волнениями мозгу все время всплывала жуткая сцена — Тая, лежащая на снегу. Руки ее были раскинуты в стороны, как у летящей птицы, а вместо лица… вместо лица было кровавое месиво, как у той женщины в подъезде.