раз потребовала от Саши развода? Нет, она просто не хочет записывать ребёнка на её официального мужа, а биологический отец даже не в курсе её положения. А не тот ли это Михаил Сергеевич, что так им не понравился? И на это ответ отрицательный, отца будущего ребёнка мальчики не видели. Он нормальный человек, и даже предлагал создать семью, но Вика понимает, что сыновья с ним не уживутся, поэтому рассталась. А вот ребёнка хотелось бы сохранить.

— Ты что? Аборт — это убийство!

— Хорошо, что ты так думаешь.

— А Саша?

— Просил вам ничего не говорить.

— Значит, не хочет ребёнка. Ну, и чёрт с ним! Мы год без него живём и обходимся. Я буду помогать, обещаю! Мама, Роме мы скажем, что секрет — это то, что Саша приедет. Поговорим, когда этот уедет. Пацан будет счастлив. Помнишь, как он сестрёнку просил?

— Только не вмешивайся. Говорить с Сашей я буду о разводе, и это только моя тема, судьбу ребёнка решаю тоже я.

Через пару дней вечером прилетает Саша. Он изо всех сил сдерживается при детях, но, как только они расходятся по своим спальным местам, начинает нападать. Вика прерывает его:

— Не надо долбить одно и то же по нескольку раз. Не тупая, поняла, что ты настаиваешь на аборте. Так?

— Ты взяла ответственность за детей, а теперь съезжаешь!

— Ага, то есть двоих детей я могу воспитывать, а троих — нет. И кто принял такое решение?

— Я!

— Тот, кто продержался два года и съехал?

— Ты сама меня отпустила!

— Так я и не мечтала тебя захомутать. Нужна была, просил принять, я согласилась. Попросил отпустить — отпустила. И, пока ты не наговорил мне того, от чего стыдно потом будет, покажу тебе свою больничную карточку. Вот диагноз, видишь? Это до беременности. Иди, перед сном почитай о ней и о том, как опасен аборт с таким заболеванием.

Сердце разошлось, долго заснуть не могла. Потом задремала, но сразу выбралась из кошмара, задыхаясь. Снова этот сон, это плечо, этот запах, эта песня. Но ведь ничего страшного накануне не происходило! Разве что на Сашку обозлилась. А может, это знак, что будет девочка и назвать её надо Наташей? А что, хорошее имя. И, может, кошмары эти прекратятся. Всё равно из раннего детства ничего не вспоминается.

Назавтра Саша без звука сходил с ней в опеку и отказался от детей в пользу Вики, потом в суд с заявлением на развод. Но сначала предложил не разводиться и записать ребёнка на него. Вика жестко ответила:

— А смысл? В свидетельстве о рождении графы «отец» и «мать» — это ответственные за ребёнка. Если я умру, ты разве возьмёшь ответственность на себя?

— Какой же сволочью ты меня считаешь…

На работе тоже лихорадило. При третьем Генеральном опять встал вопрос о заместителе. Вика сказала, что не возражает, но предложила перевести навязываемую ей всё ту же Самойлову пока на время отпуска заместителя и поручить ей что-то из направлений вести самостоятельно. Впрочем, вести ей пришлось всё. Через пару дней Вика потеряла сознание, и её увезли на скорой прямо с работы. Пролежала она в стационаре больше недели, были проблемы с кровью. А когда вышла на работу, обнаружила завалы по всем направлениям. И несмотря на это, руководство от своей идеи не отказалось.

— Валяйте, назначайте, тем более, с перспективой на заведование, — чуть не сплюнула Вика с досадой. — Я вас не предупредила, что работаю до ноября?

— Вы что, меня этим пугаете? Можете хоть сегодня уходить, — возмутился финдир.

— Нет, сегодня не уйду, и законодательство меня защищает в этом вопросе. А в ноябре я ухожу в декрет.

— Вика, ты извини, но тогда я вообще ухожу, — сказала вызванная из отпуска заместительница. — С этой да без тебя я работать не буду. Меня пригласили помощником руководителя, я было отказались, а теперь — всё! Из отпуска не выйду.

— Ну вот и договорились. Пошли работать, Самойлова!

Вспомнились слова старого директора, что препятствием карьере может быть только период до и после декрета, когда у женщины мозги настроены только на ребёнка. А ведь прав он, по барабану ей стала вся эта работа! Надо ещё перед декретом в очередной отпуск уйти, чтобы пораньше с конторой расстаться.

Глава двенадцатая,

в которой в придачу к образу жизни пришло время сменить имя

Уже живот стал заметен, а Вика с Сашей всё ещё не в разводе. Явиться на второе заседание с такой уликой — это вызвать дополнительные вопросы у суда. Она прикинула и так, и эдак, и поняла, что лучшим решением будет, если на заседании её представит юрист. Есть у Вики знакомые юристы, правда, все они не по семейному праву, но подсказать нужного специалиста могут. Марго — это во-первых. Но она обстоятельств дела не знает и не должна узнать. По этой причине отвергается кандидатура Игоря, вдруг сестричке трепанёт. Значит, остаётся Михаил. Не слишком они знакомы, но, вроде бы, он говорил, что благодарен ей, и, значит, не откажется оказать услугу. И она решилась его набрать.

Оказалось, Михаил сидит дома с травмой. Обрадовался ей, пригласил в гости. Она смущённо отказалась, мол, ей только нужно от него, чтобы подсказал какого-нибудь специалиста по разводам. Но Михаил настаивает на личном разговоре, мол, намучился один как сыч сидеть, хочется поболтать, заодно и казус её разберёт, защитника подберёт ей в зависимости от ситуации. Договорились на завтра, ей с утра на какой-то говорильне в городской администрации сидеть, а потом можно на работу не возвращаться.

Освободилась Вика неожиданно рано и уже в полдень подъехала на автобусе к нужной остановке. Дошла до литой чёрной ограды и задохнулась. Накатило состояние тревоги как после ночного кошмара. Очень знакомыми показались ей желтый четырёхэтажный дом с двумя подъездами, втиснутыми меж пилястров, тянущихся до крыши, и два старых клёна с почти облетевшей листвой перед ним. Над входными дверями небольшие металлические навесы, держащиеся на литых решётках, кружевами свисающих из-под этих навесов. И прикреплённые к пилястрам маленькие балкончики на втором, третьем и четвёртом этажах, с такими же кружевными ограждениями. А глядела она долго не отрываясь на балкон третьего этажа левого подъезда, ожидая, что на него сейчас выйдет женщина в белом платье и помашет ей рукой.

Вика очнулась и поняла, что её Михаил окликает, и уже не первый раз. Она подошла к калитке, которую он открыл перед ней. Он стоял, опираясь на трость.

— Ох, извини, я загляделась. Никогда не