Все чаще и чаще я начинал задумываться: ради чего мы воюем? Кому нужна эта бесконечная и никому не нужная война? Я хорошо понимал, что капитан Зигфрид Ругге — человек, который разделил свое физическое тело с моим виртуальным сознанием звездного пришельца, был маленьким и ничего не значащим винтиком в громаде государственного механизма. Он мало что решал в определении государственной политики, но к его или моему голосу прислушивались. Ведь к этому моменту на моем счету было сто тридцать два сбитых вражеских самолета. Во всем рейхе таких асов, которые имели бы на своем счету такое количество сбитых самолетов противников, насчитывалось человек десять-пятнадцать, и их имена не сходили со страниц газет и журналов.

Иногда в этом хоре голосов слышался и мой голос, и мое мнение, которое я высказывал журналистам. Обо мне хотели писать многие популярные публицисты, но моя тяжелая манера высказывать свои мысли, своеобразно с подтекстом отвечать на вопросы журналистов, недоговаривать или замалчивать наиболее интересные, по мнению журналистов, эпизоды боев или собственной жизни, делали меня непривлекательным собеседником. Поэтому подготовленные статьи, репортажи и интервью со мной на страницах газет и журналов рейха выглядели интересными, но тяжело читаемыми, а читателям хотелось бы получить такой материал, который легко и просто раскрывал бы или, по крайней мере, обозначал бы проблему. Да и мне самому хотелось бы, чтобы голос мой доходил до сознания простого человека, читателя.

Понимая, что у меня плохо получается прямое контактирование с журналистами, однажды я попросил капитана Динго присутствовать на одной из таких встреч. Это решение оказалось правильным: необходимое звено для установления контакта с журналистом было найдено, благодаря капитану Динго с интервьюером мгновенно устанавливались деловые отношения, и он получал ту информацию, которая, по его мнению, могла бы заинтересовать читателей газеты или журнала, а я получил возможность доносить до рядового читателя свою точку зрения. Капитан Динго был прирожденным рассказчиком, и моя информация, сдобренная его побасенками, мгновенно укладывалась в головы читателей. Как результат — меня начали узнавать и стал расти мой авторитет в рейхе.

В одном из рассказов обо мне капитан Динго затронул вопрос о неадекватном поведении командования в деле оценки моих боевых заслуг. Он не обвинял командование, а просто сказал, что я занимаю полковничью должность в полку, а хожу в чине капитана и что за такое количество сбитых самолетов противника на шее у меня висит один-единственный орден — Рыцарский крест с дубовыми листьями. Материал получился интересным и привлек внимание широкой публики, читатели затем много писали мне и в своих письмах выражали возмущение по поводу безобразного, по их мнению, отношения высшего командования к моим боевым заслугам.

* * *

На следующей неделе после публикации материала в полк неожиданно пришло письмо из ставки верховного главнокомандующего, в котором сообщалось, что фюрер лично ознакомился с публикацией о капитане Зигфриде Ругге. Принимая во внимание то обстоятельство, что командование Люфтваффе недостаточно высоко оценивало заслуги своего боевого офицера, фюрер принял решение и лично подписал необходимые документы о производстве его в звание подполковника Люфтваффе и о его награждении орденами — Железным крестом первой и второй степени. В заключение в письме говорилось, что канцелярия фюрера своевременно и отдельным письмом направит в полк информацию о дате и о времени проведения церемонии награждения. Письмо было подписано начальником канцелярии фюрера, что вызвало соответствующую реакцию соответствующей службы. В секретной части службы безопасности полка мне лишь показали это письмо, попросили только расписаться на его обороте, что я с его содержанием ознакомлен, но взять в руки письмо так и не дали. Три дня канцелярия фюрера хранила молчание, а затем пришел вызов в «Волчье логово»,[6]на меня и капитана Динго. В полку начался настоящий переполох, засуетились все службы — административно-хозяйственная служба заказала нам новые мундиры и сапоги, служба безопасности бросилась проверять до какого колена мы настоящие арийцы. Когда настал день отлета, то за нами из ставки прилетел связной самолет Fieseler Fi-156 «Шторх», который был способен взлетать и садиться на любой ровной площадке в пятьдесят метров длиной. Провожать меня и капитана Динго пришло много однополчан, явился и полковник Арнольд Цигевартен с майором Киммелем. Мой старый друг был совершенно спокоен и особо не суетился, а на ухо при расставании посоветовал мне особо не выгибаться перед фюрером.

* * *

Перелет в ставку был скучен и неинтересен. Спасибо за то, что пассажирская кабина этого самолетика оказалась более комфортабельной, чем у простой боевой машины. В его салоне были установлены удобные кожаные кресла, в которых было приятно дремать. Через минуту после взлета капитан Динго уже мирно спал, удобно положив голову на изголовье кресла и широко расставив ноги. Сон ко мне так и не шел, мешали странные мысли, вертящиеся в голове. Я посматривал в иллюминатор и наблюдал за тем, как под нами медленно проползала территория рейха, к этому времени мы летели в темноте наступающего вечера. Города и села из-за светомаскировки представляли собой сгустки темноты. Своим вторым зрением я хорошо различал их очертания на земле, но человеческому глазу тут делать было нечего — внизу сейчас царила сплошная темнота, ни одного светлого пятна. Зигфрид Ругге беззаветно любил свою родину, и она в его памяти всегда представлялась веселой, светлой и прекрасной страной, народ которой был велик и счастлив, а сейчас в иллюминаторе «Хорха» она больше походила на калеку, который всеми силами пытается спрятать от чужого взгляда свои увечья.

Через некоторое время «Шторх» скользнул к земле и колеса его шасси, прокатившись несколько метров по гравию, замерли у какого-то строения.

Два офицера в черных мундирах и с одним погоном на правом плече встретили нас прямо у трапа и предложили пройти к автомобилю, ожидавшему неподалеку. В салоне автомобиля из-за тонированных стекол царил сумрак, а так как мы с Динго расположились на заднем сиденье, офицеры, сопровождавшие нас, прикрыли специальными шторками еще и эти окна. Служба безопасности, видимо, не хотела, чтобы мы случайно запомнили дорогу к верховной ставке.

В салоне автомобиля послышалась тихая камерная музыка, и машина мягко тронулась с места. Офицеры в черных мундирах расположились на приставных сидениях напротив нас, за время поездки они ни разу не открыли рта, чтобы поговорить с нами или между собой. Когда автомобиль остановился, мы уже находились в закрытом со всех сторон помещении, которое чем-то походило на подземный туннель. Через стальную дверь в сопровождении офицеров в черных мундирах мы прошли в бункер верховной ставки, где нам выделили помещение с туалетом и дали тридцать минут, чтобы привести себя в порядок. Капитан Динго быстро принял душ, оделся, расчесал волосы и долго кривлялся перед зеркалом, пытаясь подобрать позу и выражение лица, которые, по его мнению, соответствовали бы серьезному и уважаемому человеку. Но парень зря тратил свое время: все, что ему было даровано природой и мамой, нельзя было изменить за одну или две минуты. Ровно через полчаса уже знакомые нам офицеры в черных мундирах вернулись вместе с каким-то полковником, которому и передали нас.