Д-р Ричардсон[134] также отмечает, «что, когда человек долгое время ест одну только постную животную пищу, влечение к жиру становится столь неутолимым, что он может поглощать огромное количество чистого жира и даже масла, не чувствуя тошноты»; по-моему, это – любопытный физиологический факт. Быть может, именно благодаря своему мясному режиму гаучосы, так же как и плотоядные животные, могут долго обходиться без еды. Мне говорили, что у Тандиля войска добровольно преследовали отряд индейцев три дня, ничего не евши и не пивши.

В лавках мы видели много изделий, сотканных индианками, таких как попоны, пояса, подвязки. Узоры были очень приятные и яркой расцветки; искусство изготовления подвязок стоит так высоко, что один английский купец в Буэнос-Айресе упорно принимал их за английские изделия, пока не обнаружил, что кисточки привязаны надрезанными сухожилиями.

18 сентября. В этот день мы очень долго ехали. У двенадцатой по́сты, расположенной в семи лье к югу от Рио-Саладо, мы проехали первую эстансию со скотом и белыми женщинами. После этого нам пришлось ехать много миль по местности, затопленной водой, которая доходила нашим лошадям выше колен. Скрестив стремена и по-арабски подобрав ноги, мы ухитрились остаться более или менее сухими.

Уже почти стемнело, когда мы приехали к Саладо; река была глубокой и около 40 ярдов шириной; летом, однако, русло ее почти совсем пересыхает, а остающаяся в небольшом количестве вода почти такая же соленая, как в море. Мы ночевали на одной из крупных эстансий генерала Росаса. Она была укреплена и так обширна, что, приехав уже в темноте, я решил, что это город и крепость. Утром мы увидели громадные стада крупного рогатого скота; генерал имел здесь 74 квадратных лье земли. Прежде в этом поместье работало около трехсот человек, и эти люди отбивали все нападения индейцев.

19 сентября. Проехали Гуардия-дель-Монте. Это хорошенький разбросанный городок с множеством садов, полных персиковых и айвовых деревьев. Равнина здесь имеет тот же вид, что и вокруг Буэнос-Айреса: низкая и ярко-зеленая трава, участки, заросшие клевером и чертополохом, норы вискаши. Меня очень поразило, как резко изменился вид местности, когда мы перебрались через Саладо. Грубые травы сменились прекрасным зеленым ковром. Сначала я приписал это какому-то изменению в характере почвы, но жители уверяли меня, что и здесь, и в Банда-Орьенталь, где существует такая же большая разница между местностью вокруг Монтевидео и редко населенными саваннами провинции Колония, все это объясняется пасущимся и унаваживающим землю скотом.

В точности то же самое наблюдается в прериях[135] Северной Америки, где грубая трава высотой от 5 до 6 футов, если пустить на нее пастись скот, превращается в обычное пастбище. Я недостаточно силен в ботанике, чтобы решить, является ли такая перемена следствием введения новых видов, измененного роста тех же видов или же нарушения их численного соотношения. Азара также с удивлением наблюдал эту перемену; его точно так же приводило в недоумение немедленное появление по обочинам каждой тропинки, ведущей ко вновь выстроенному жилищу, растений, не встречающихся в окрестностях. В другом месте он говорит*[136]: «Эти лошади (дикие) обыкновенно предпочитают оставлять свои экскременты на дорогах или по обочинам, и на этих местах видишь всегда целые кучи навоза». Не объясняет ли это отчасти, в чем дело? Ведь тут возникают узкие полосы хорошо унавоженной земли, которые служат связующими каналами между обширными участками.

Мы обнаружили, что близ Гуардии проходит южная граница двух европейских растений, которые теперь чрезвычайно распространились здесь. Укроп в громадном изобилии покрывает откосы канав в окрестностях Буэнос-Айреса, Монтевидео и других городов. Зато кардон (Cynara cardunculus)**распространен куда шире[137]. В этих широтах он встречается по обе стороны Кордильер, от моря и до моря. Я видел его в глухих местах в Чили, Энтре-Риос и Банда-Орьенталь. В одной только последней стране многие и многие квадратные мили (вероятно, несколько сот) покрыты массивом из этих колючих растений и непроходимы ни для человека, ни для зверя.

На холмистых равнинах, занятых этими обширными зарослями, не может жить никакое другое существо. Но до того как кардон ввезли сюда, здесь, должно быть, как и в других местах, буйно росла трава. Сомневаюсь, чтобы был известен какой-нибудь еще случай вытеснения в таком огромном масштабе аборигенов ввезенным растением. Как я уже сказал, я нигде не видел кардона к югу от Саладо; но весьма вероятно, что, по мере того как страна будет заселяться, кардон будет расширять границы своего распространения. Иначе обстоит дело с пампасским гигантским чертополохом (с крапчатыми листьями), так как я встречал его в долине Саусе.

Согласно принципам, так хорошо сформулированным м-ром Лайеллем, в немногих странах произошли более замечательные перемены после 1535 г., когда на берегах Ла-Платы высадился первый колонист с 72 лошадьми. Несметныме стада лошадей, коров и овец не только изменили полностью характер растительности, но и почти изгнали гуанако, оленя и страуса. Вместе с тем произошли, должно быть, и другие бесчисленные перемены: вероятно, одичавшая свинья во многих местах заняла место пекари[138], на лесистых берегах редко посещаемых ручьев слышен вой одичавших собак; обыкновенная кошка, превратившись в крупного и свирепого зверя, поселилась на скалистых холмах.

Как замечает г-н д’Орбиньи, численность стервятников со времени введения домашних животных выросла, должно быть, беспредельно; мы привели уже здесь доводы, исходя из которых можно заключить, что эти птицы продвинули южную границу свого распространения еще дальше на юг. Несомненно, что помимо кардона и укропа натурализовались еще многие растения; так, острова близ устья Параны густо одеты персиковыми и апельсинными деревьями, выросшими из семян, принесенных сюда рекой.

Пока мы меняли лошадей в Гуардии, нам задавали много вопросов относительно армии; никогда не видал я ничего подобного этому энтузиазму в пользу Росаса и успеха «самой справедливой изо всех войн, потому что она против варваров». Нужно сознаться, что такого рода выражения вполне понятны, ибо до последнего времени ни мужчина, ни женщина, ни лошадь не были обеспечены от нападений индейцев.