– Не ходите. Я закрою. Могу завтра грядки вам прополоть.

– Не надо. Я через неделю съезжаю. Пусть новые хозяева полют.

– Жаль.

– Чего?

– Не будет теперь вас рядом. Но, может, это и к лучшему. Там нас никто не знает, подумают, так и должно быть, – и выплюнул: – Вы хотите ребёночка?

– Дурак!

– А я хочу.

Она покачала головой, как над убогим, вздохнула.

– Ладно, дождусь, когда вы уйдёте, – мало ли чего может случиться – и уберусь восвояси.

– Ну ты и вредина!

– Просто не хочу ни с кем делиться…

Она рассердилась.

– Всё сказал? А теперь убирайся! Вон! – и пренебрежительно обронила: – Жених!..

Меня кто-то ужалил. Изнутри. Я обхватил её, чуть приподнял, но кружить не стал, боясь упасть.

– А невеста – кто?

– Пусти, сумасшедший, увидят!

– Пусть!

– Пусти, говорю! Обижусь!

Я отпустил. Уходя, брякнул:

– Я вас никому не отдам!

За калиткой присел, дождался, когда «предмет наслаждения» окажется в надёжном месте, и пошёл домой. Какое это всё-таки счастье – целоваться! И ещё… Я сегодня чуть было не стал мужчиной… Конечно, и говорить и даже думать об этом стыдно, но у меня же серьёзные намерения… И странно, о Маше я впервые не думал. Что-то такое далёкое грезилось, как из тумана, но уже мной не владело. Я любил, я всем существом желал другую.

Лодки на месте не оказалось. Я даже потёр от удовольствия ладони. «Последим!» Но, глянув на озеро, костра не заметил. «Может, только отчалил?» Походил минут пять. Всё было по-прежнему. И тогда решил зайти домой. Дверь открыла бабушка, явно чем-то недовольная.

– Ну, и где тебя черти носят?

– А может, ангелы, откуда ты знаешь?

– Черти тебя носят, а не ангелы, супостата этакого. Где, спрашиваю, был?

Я для убедительности возбухнул.

– Ну не вредная ли ты старуха? Не прав ли я?

– К этой, что ль… таскался?

– Во-первых, не таскался, а ходил. Еленой Сергеевной её, к вашему сведению, величают.

– Вожжами таких Сергевн величают!

– Плохого же ты мнения о своей снохе… – плюнул я.

– Чего?

– Ну к внучке…

– Го-осподи! Опять, что ли, тебя отчитывать?

– Саму тебя надо отчитывать!

– И тэтак ты к отцу Григорью завтри поедешь?

– Никуда я не поеду! Наездился! Спаси Христо-ос! И а-анделы небесные! – передразнил я её и гордо удалился, напутствуемый испуганным до смерти: «Свят, Свят, Свят!»

«Да-а, но где отец?»

Я вернулся в кухню, где бабушка сердито гремела посудой.

– Отец где?

Молчание.

– Я, кажется, вопрос задал?

Гром посуды.

– Вы, что ли, оглохли?

Она повернулась, держа в руках глиняную плошку.

– Дать бы тебе по башке, да убить боюсь!

– Ты на вопрос ответишь?

– Не отвечу.

– А лодка куда делась?

– Лёнька забрал!

– А-a!.. А отец?..

– Ты бы не пришел и тебя бы не видала! – покривлялась она.

– Бе-бе-бе-бе-бе, – передразнил я и на этот раз удалился окончательно.

Правда, бабушка ещё не окончательно от меня отвязалась. Пару раз, заглядывая в дверь, угрожающе спрашивала: «Так не поедешь?»

– Не-а! – вредничал я.

Последний раз вся злость досталась двери.

«Так, где же отец? Поди, с Лапаевым да с этим директором учительского дома квасят. Тот выпивоха ещё тот! Но Бог с ним, Бог с ними со всеми! Мне как обустраивать свою жизнь?»

И, представив, что завтра меня опять ждёт, я крепко обнял подушку.

В эту ночь со мною впервые чуть не случилось «этого»… Подробно описывать не стану. Скажу только, что мы так и не нашли с ней для «этого» укромного места. Везде нам кто-то мешал, у всех мы оказывались на виду. И так досадно от этого было, что, даже проснувшись, я хотел провалиться назад, да не вышло, и я долго ещё лежал, переживая всё в воображении.

Поднялся нехотя, в зачумлённом состоянии. И, несмотря на то что утро было что надо, рад этому не был. Хотелось одного, и ни о чём другом я не мог думать.

Потом сходил на реку, искупнулся. Ни отца, ни бабушки дома не было. Бабушки – понятно почему, неясно только, в каком направлении подалась: к Дедаке на могилку или с Машей к отцу Григорию? Правда, и это не особо интересовало. А вот Елены Сергеевны мостки, банька, теплица, дом, когда плавал, даже очень. Какую-то новую в моём воображении получили они притягательность. Я даже причалил к её мосткам, высадился на берег, слетал в баньку и в сумерках сразу разглядел то, отчего ещё не сходил, но тут же почти сошёл с ума – её беленькие трусики… Среди других неважных вещей они показались мне волшебными. Я даже прикоснуться к ним не посмел. И, выскользнув из бани, с разбегу нырнул с мостков. Под водою находился до последнего и вынырнул уже на своей стороне. Огляделся, предательских глаз вроде не приметил, пришвартовался к своим мосткам, и, выйдя на свой берег, почапал к дому.

А вскоре и Леонид Андреевич нарисовался. Одет был, как и положено, по-рыбацки. «Может, тоже кого завёл?» – мелькнуло в голове. Я вышел помочь ему привязать лодку. Завидев меня, он обрадовался, поднял со дна лодки кукан с множеством всяких рыб и самодовольно загудел:

– Усёк? Не-эт, определенно, во мне рыбак пропадает! А ты чего вчера не был? Ждали тебя, ждали… Да, как говорится, пождали, пождали да спать легли. Я с утра на рыбалку.

– А почему не на своей лодке?

– Не поверишь, кто-то дно вышиб. Назло или из озорства – не знаю. Вот такая дыра! Ремонт, сам знаешь, – дело сложное. Вот и позаимствовал. И определённо тебе скажу – лучше, чем водку пить! А что? И брошу! Буду ездить на рыбалку и брошу. А какое удовольствие! Она клюёт, а ты её лего-онечко так подсекаешь… А потом ведё-ошь, ведё-ошь… И вот она уже на берегу, бьётся, изгибается, склизкая такая, холодненькая… А запах! Нет, ты понюхай! Ну, не хочешь, не надо… Так чего вчера не был?

– Я в другом месте был.

– У этой, что ли? – кивнув он в сторону соседки.

Я почувствовал, что краснею. Слава Богу, Леонид Андреевич на меня не смотрел, а то бы сразу заметил и уж о чём бы нибудь, подумал.

– Домой? – спросил я вместо ответа.

– Куда же? Передать чего?

– Нет.

– Тогда – бывай.