— Мама, что с тобой?

Ей стало очень холодно. Урсула тяжело опустилась на стул, и Хоуп впервые в жизни потянулась через стол и накрыла рукой пальцы матери.

Увидев, что выход прегражден, Марк вернулся к началу, но пока он шел, кто-то перекрыл и этот выход, завалил каменными блоками и скрепил их цементом, уже затвердевшим, словно прошла сотня лет. Марк оказался заперт в каменном тоннеле, захоронен глубоко под землей.

«Белая паутина»

Урсула вышла на прогулку, взяв с собой племянницу, хотя ветер разыгрался вовсю и волны скакали словно табун белых лошадей, по выражению Полин. Спокойное море она когда-то сравнивала с мельничной запрудой, но потом Джеральд спросил, случалось ли ей видеть мельничную запруду. Пока матери не было дома, Сара позвонила Джейсону Тэйгу и сообщила ему версию Хоуп насчет врача. Тот пообещал спросить бабушку за ужином.

— Спасибо за чек, — добавил он.

— Мне тут письмо пришло, — спохватилась Сара. — Давайте прочту.

— Давайте.

— Пишет вдова бывшего издателя «Вестерн Морнинг Ньюс». Ей переслали мой запрос. Она совсем старая, наверное, почерк неровный. Пишет: «Дорогая мисс Кэндлесс…», далее следуют длинные объяснения, далее вот что: «По-видимому, я знала вашего отца еще до того, как он стал знаменитостью. Мой покойный супруг взял его на работу корреспондентом летом 1951-го или 52-го, словом, в начале пятидесятых». Дальше неразборчиво… хотя нет: «Муж говорил, что, приступая к работе, новый репортер попросил разрешения переговорить с ним с глазу на глаз. Он сказал, что пишет книгу и намерен опубликовать ее под другим именем. Если мой супруг не возражает, он желал бы отныне именоваться Джеральдом Кэндлессом. Не помню, называл ли супруг его настоящее имя…»

— Она не помнит, как его звали раньше? Здорово. Только этого не хватало.

— Она пишет, что запомнила это лишь потому, что со временем репортер прославился. Муж рассказал ей об этой просьбе, поскольку она показалась ему довольно странной. Дальше вдова пишет: «Однако он не возражал. По его мнению, какое имя носить — это личное дело молодого человека. Я знала его только как Джеральда Кэндлесса. Я подумала, вам это будет интересно, если вы еще не знаете. Искренне ваша, Диана Бирчфилд».

— Но ведь его первая книга появилась лишь четыре года спустя, — сказал Джейсон. — В 1955 году.

Приятный сюрприз: Джейсон знаком с творческой биографией ее отца.

— Да, но, может быть, он уже начал ее писать. И потом, псевдоним — просто предлог, верно? У него были другие причины сменить имя. Вероятно, к тому времени он уже его сменил.

Она попрощалась с Джейсоном, когда Хоуп вернулась, и протянула ей письмо. Сара не держала секретов от сестры — почти, — однако не стала говорить о том, что вечером встречается в пабе с Адамом Фоли. Странная вышла история, это ее увлечение (как называла про себя Сара), ничего подобного раньше не бывало. Кто все начал, он или она, теперь не поймешь. Наверное, оба — дружно, согласованно и не объясняясь.

Они обходились почти без слов, как это ни странно для образованных и начитанных людей. Оставшись наедине, говорили лишь о том, как выглядит партнер и что они сейчас будут делать друг с другом. Утром один из них уходил, опять же молча, пока другой еще спал. Оба жили в Лондоне, в Кентиш-тауне, но там ни разу не встречались. Ни Адам ей не звонил, ни она ему. Сара знала, что этой ночью он придет в паб со всей компанией, ее предупредила Рози. Подруга спрашивала, не помешает ли ей Адам.

Хоуп собиралась на встречу с одноклассниками. Шестеро ребят в шестом классе поклялись встречаться раз в четыре года в третью субботу октября. Хоуп уже не помнила, почему в октябре, почему в третью субботу или почему раз в четыре года, но пропускать встречу не собиралась. Ее ждали выпивка, ужин, и снова выпивка. Сара обещала отвезти ее в Барнстепл, а вернется Хоуп на такси.

Бурное море взрыхлило песок на берегу, пенистый прилив, отступая, проложил в нем канавки и борозды. В неглубоких лужицах остались белые половинки раковин. Урсула упорно шла против ветра, поскольку твердо решила дойти до Франатон Барроуз. Полин сдалась после первых же ста ярдов.

— Мамина соседка заработала паралич лицевого нерва, когда гуляла в такую погоду, — заявила она, едва начав спускаться с утеса.

— Шла бы ты домой, Полин.

— И не поправилась. Левая половина лица так и осталась перекошенной на всю жизнь.

Урсула промолчала. Следующий порыв ветра убедил Полин вернуться домой, хотя она и сказала со смехом, что жалко снова карабкаться наверх, раз уж спустилась. Урсула обернулась посмотреть, как Полин поднимается по тропе, и, поймав ее взгляд, помахала рукой, чтобы не обидеть племянницу. Пляж опустел. В отеле на верхнем этаже окна были закрыты, в саду ветер срывал желтые листья с акаций и кленов.

Значит, Джеральд не был Джеральдом и у нее, строго говоря, не было прав на фамилию «Кэндлесс». Она и прежде подумывала вернуть девичью фамилию, теперь так и сделает. У подножия утеса, на соленом резком ветру, Урсула приняла решение. Она снова станет Урсулой Вик, сейчас же займется переоформлением документов. Если Джеральд сменил фамилию, почему бы ей не поступить так же, тем более что это имя ей не принадлежит?

Что же он натворил? Какой проступок или преступление побудили его отречься от своего прошлого? Обращаясь к ревущему ветру, Урсула яростно повторяла, что Джеральд способен на все. Она поверит чему угодно. Как жаль, что она так много прощала, на все закрывала глаза… Ради чего? Ответа не было.

Позволив ей все эти годы распоряжаться деньгами, оставив дом и все нажитое имущество, за исключением щедрого дара Саре и Хоуп, завещав ей будущие гонорары, Джеральд пытался расплатиться — за что? За пренебрежение, фактически бойкот, за то, что восстановил против нее детей, украл их любовь. И более того: Джеральд пытался загладить какую-то страшную вину, вынудившую его принять имя давно умершего ребенка.

Она присела на невысокую зеленую траву на гребне дюны, обхватила колени руками. В полумиле — серебристая кромка моря, белая пена, простираются бледные, тоскливые, бесплодные пески. «Имя мое Озимандия, царь царей». Рука дразнила их, подумала она, а сердце их кормило. Надо действовать, надо продать дом, как бы девочки ни противились.

— Я не хочу знать, что он натворил, — сказала Урсула вслух. — Я давно перестала задавать вопросы.

Когда она задавала вопросы? Двадцать восемь лет назад страстно хотелось узнать правду. Она была молода, и казалось, что тайну можно раскрыть. И все же была шокирована, убедившись в своей правоте. Одно дело подозревать мужа в неверности, и совсем другое — уличить его. Вот что пережила Джин, когда Ян признался ей в новой любви. Но Джеральд никогда бы не признался добровольно. Если бы Дикки Парфитт видел только, как Джеральд подошел к какому-то дому, вошел туда и вышел снова через какое-то время, это бы еще ничего не значило, но у Джеральда оказался свой ключ. У него имелся ключ от чужого дома в Лейтоне, он открывал дверь собственным ключом, словно хозяин, словно муж или давний любовник.