Главной темой бесед, если верить пассажиру Гарольду Сметхерсту, была “война и субмарины”53.

Теодата Поуп скучала, к тому же состояние ее было подавленным. Подобные вещи мучили ее с самого детства. Теодата как-то сказала про себя, что страдает “повышенным самосознанием”54. Учась в школе мисс Портер в Фармингтоне, она часто бывала подавленна, подкошена усталостью. В 1887 году она, двадцатилетняя, записала в дневнике: “Слезы безо всякой причины. Весь день головная боль”55. Директор и основательница школы Сара Портер пыталась помочь ей советом. “Выше нос, – говорила она Теодате. – Всегда будь весела”56. Это не помогало. В следующем году, в марте 1888-го, родители отправили Теодату в Филадельфию, к доктору Сайласу Уэйру Митчеллу, прославившемуся своими успехами в лечении пациентов, главным образом женщин, страдающих от неврастении, или нервного истощения.

Митчелл решил, что Теодате следует пройти курс его знаменитого “лечения отдыхом”, состоящего в намеренном бездействии длительностью до двух месяцев57. “Поначалу, а в некоторых случаях в течение четырех или пяти недель, я не позволяю пациенту сидеть, шить, писать и читать, – писал Митчелл в книге «Полнота и кровь». – Единственное действие, какое дозволяется, – чистка зубов”58. Некоторым пациентам он запрещал самостоятельно переворачиваться с боку на бок, веля им звать для этого на помощь сестру. “В подобных случаях я устраиваю так, чтобы естественные отправления проходили в лежачем состоянии, чтобы перед сном пациента перекладывали на кушетку и обтирали губкой, а затем снова перекладывали на свежепостланную постель”. Для особо упорных случаев он приберегал легкий электрический шок, которому пациент подвергался, лежа в наполненной ванне. Методы Митчелла отражали его неприязнь к женщинам. В книге “Утомление, или Советы перетрудившимся” он писал, что женщинам “живется куда лучше, если не перетруждать голову”59.

Теодата следовала правилам Митчеллова курса лечения отдыхом, хоть и считала, что отдых ей отнюдь не нужен. Она писала: “Я всегда в добром расположении духа, когда до того занята, что не могу оторваться и задуматься о том, как печальна жизнь”60. Лечение не помогло. Да и сам метод доктора Митчелла вскоре подвергся общей переоценке в Америке. В 1892 году писательница по имени Шарлотта Перкинс Гилман напечатала популярный рассказ “Желтые обои”, в котором критиковала лечение отдыхом. Гилман стала пациенткой Митчелла в 1887-м, за год до того, как у него лечилась Теодата; она страдала от болезни, которую позже стали называть послеродовой депрессией. Гилман провела в клинике доктора Митчелла месяц. Затем он прописал ей следующее лечение: “Ведите как можно более домашнюю жизнь. Все время проводите с ребенком. После каждого приема пищи следует час полежать. Интеллектуальным занятиям отводить в день лишь два часа”61.

И еще: “Никогда в жизни больше не прикасайтесь к перу, кисти или карандашу”62.

Гилман утверждала, что лечение Митчелла довело ее “до грани безумия”. Рассказ она написала, по ее словам, чтобы предупредить будущих пациентов о том, как опасен этот доктор, “который едва не свел меня с ума”63.

Теодата продолжала бороться с болезнью все следующее десятилетие. К осени 1900 года, когда ей было тридцать три, ей грозила опасность лишиться даже любви к искусству и архитектуре. “Я замечаю, что мой материальный мир не в силах более радовать меня или приносить мне вред – он утратил для меня всякое значение, – записала она в дневнике. – Я замыкаюсь в себе и нахожу радость во внутреннем мире, в котором постоянно уединялась ребенком”64. Даже ее интерес к картинам стал убывать. Она писала: “Картины для меня давно умерли: те, что радуют, радуют лишь при первом взгляде на них, потом же – они только краска и ничего более, выражаясь вульгарно, «высосанные лимоны»”65. Архитектура продолжала ее занимать, но не так живо. “Мой интерес к архитектуре всегда был острее, нежели к любым другим сферам искусства. И даю слово, он еще жив, пускай отчасти”66. Она писала, что “устала видеть, как растут эти шаткие рифленые, раскрашенные во все цвета курятники, – при виде их я скрежещу зубами”67.

Они с Эдвином Френдом обедали вместе, за одним столом – по крайней, какое-то время – с молодым врачом по имени Джеймс Хаутон из Саратога-Спрингс, штат Нью-Йорк, и с одной из наиболее знаменитых фигур среди пассажиров, Мари Депаж, сестрой милосердия, которая вместе с мужем-врачом прославилась тем, что ухаживала за ранеными на войне бельгийцами. Депаж два месяца занималась сбором пожертвований для госпиталей и теперь ехала обратно в Европу, чтобы повидать сына, Люсьена, перед его уходом на фронт. Доктор Хаутон, направлявшийся в Бельгию помогать супругу Депаж, в одной из бесед сообщил, что вечером перед отплытием “Лузитании” подписал новое завещание.

Подобные разговоры не трогали Теодату. Она писала: “Поистине, на корабле нет никого, кто дорожил бы жизнью столь мало, сколь я”68.

Маргарет Макуорт со своим отцом Д. А. Томасом обедали в ресторане первого класса за одним столом с американским врачом и его свояченицей, двадцатипятилетней Дороти Коннер из Медфорда, штат Орегон. Коннер была женщиной деятельной и искренней. Кроме того, ей было скучно, и она всегда говорила первое, что придет в голову. Как-то она сказала: “Я все надеюсь, что, когда будем плыть по проливу, мы дождемся какого-нибудь развлечения”69.

Маргарет отметила, как много детей среди пассажиров. “Мы были очень удивлены этим”, – писала она70. По ее мнению, это объяснялось тем, что семьи переезжают из Канады в Англию, поближе к мужьям и отцам, сражающимся на фронте.

Предупреждение германского посольства Маргарет восприняла всерьез и сказала себе, что в случае опасности ей придется, подавив инстинктивное желание тут же броситься к шлюпкам, в первую очередь пойти к себе в каюту и взять спасательный жилет.

Престон Причард, молодой студент-медик, едущий домой из Канады вторым классом, оказался за длинным столом прямо напротив молодой женщины по имени Грейс Френч из английского городка Рентона – одной из пассажиров, переведенных на корабль с “Камеронии”. Она, похоже, заинтересовалась Причардом или, во всяком случае, решила, что стоит познакомиться с ним поближе. Френч заметила, что он носит узкий галстук с красной полоской, а присмотревшись к нему внимательнее, обнаружила, что у него всего два костюма, “один – очень хороший, из темно-синей саржи, другой – зеленый, в каком удобней шататься по свету”71. Еще она заметила у него булавку для галстука с головами из лавы. “Про головы: помню их отчетливо, потому что у моего отца когда-то была похожая булавка, и эти головы привлекали мое внимание, а он, насколько я помню, всегда ее носил”.

Причард был любезен, весел и знал массу всяких историй. К тому же он был очень хорош собой. “Он веселил нас своими рассказами о всевозможных приключениях, которые случались с ним в путешествиях, и со всеми был очень мил, – писала Френч. – Я ценила его старания помочь мне, ведь всю дорогу мне было так плохо [она страдала от морской болезни], а он был особенно мил со мною”.

Заметила она и счастливицу, которой досталось место рядом с Причардом, тоже молодую англичанку. Мисс Френч с кошачьим придыханием писала про возможную соперницу, что та “коротышка, с каштановыми волосами, голубыми глазами, очень румяным лицом, по-моему, она ездила в Калифорнию, во всяком случае, много говорила о ее красотах и преимуществах”72. Еще она отметила: “За столом они очень подружились”.