были опубликованы полностью несколько присланных рукописей. Вскоре, однако, издание сборников было прекращено. Вышло лишь четыре тома (см.: Этнографический сборник. СПб., 1853–1858, т. 1–4). Спустя несколько лет вышло еще два тома. Некоторые материалы были напечатаны в журнале «Живая старина» и в местных изданиях. Огромное собрание рукописей осталось неопубликованным и хранится в архиве Русского географического общества (Зеленин, 1914–1916). Издание не было закончено.

В собранных по единой программе этнографических материалах конкретные психологические и социально-психологические наблюдения оказывались включенными в общие описания народного быта, где сплетались изучение народной словесности — фольклора, описаний материальной культуры, народного быта, социальных отношений, языковедческие наблюдения.

Фольклорные записи в собранном материале были вскоре выделены из собраний архива и объединены в отдельные своды. Первые своды русских народных сказок, пословиц, загадок были опубликованы А. Н. Афанасьевым, В. И. Далем, М. А. Худяковым, Л. Н. Майковым. Об этих публикациях А. Н. Пыпин в «Истории русской этнографии» писал: «Это было нечто прежде небывалое в литературе, и новый материал доставлял основу для новых исследований, о которых едва помышляла прежняя этнография» (Пыпин, 1891, с. 53).

Подобных сводов по психологическим разделам программы не было составлено. Обработка психологических данных требовала специальных знаний, тем более что записи делались по-разному. Среди собирателей были священники, учителя, помещики, вольноотпущенные крестьяне, чиновники, лекари. Все они записывали свои наблюдения по-разному, а главное, они и видели все по-разному, порою же явно стремились выделить те факты и психологические качества, которые соответствовали их представлениям о народе. Так, например, священники выделяли черты религиозности, учителя — образованность и умственное развитие и т. д.

Некоторое представление о материалах по этнической психологии, собранных по программе Русского географического общества, дают записи, опубликованные в первых двух выпусках «Этнографического сборника» и выбранные из множества других записей, сделанных в разных местах России. В третьем выпуске сборника были напечатаны материалы иного характера, составленные не по программе, а четвертый выпуск содержал записи о разных народах, населявших Россию (инородцах), и большая часть их была посвящена отдельным вопросам: народному творчеству, верованиям и т. д.

Что же записывали собиратели по психологическому разделу программы, обозначив его как «быт умственный и нравственный», «умственные и нравственные способности жителей», «умственные и нравственные свойства»? Раздел этот порой расширялся и включал «качества общежительные», «быт семейный», «обычаи при разных случаях семейной жизни». Кроме того, психологические наблюдения находились и в других разделах.

Любопытно, что, помимо утверждения превосходства описываемой этнической группы — великороссов, белорусов, малороссов, — собиратели обычно выражали уверенность и в превосходстве умственных качеств жителей той местности, которую они описывали.

О жителях сельца Васильевского Нижегородской губернии Нижегородского уезда помещик В. Бабарыкин пишет: «Превосходство умственных способностей достаточно обнаруживается в искательности, необыкновенном соображении и сметливости в торговых оборотах, расчетливости и бережливости в домашнем быту» (Этнографический сборник, 1853, с. 21). В дополнение к этим чертам отмечаются твердость в слове, знание цены времени. «Темная сторона их — недостаточная твердость семейных уз между мужем и женою, суровость в нравах, отчего сами здешние жители называют себя „злым, лютым“ народом».

По описанию другого собирателя, поселяне простодушны, доверчивы, ласковы. Есть записи о том, что крестьяне очень сметливы и рассудительны, отмечаются их нравственные качества: гостеприимство и набожность. Встречаются и иные сообщения: жители по реке Туда непонятливы, несметливы, малорассудительны, склонны к мелкому воровству, эти качества сочетаются с тем же гостеприимством, набожностью.

Священник Архангельский из села Давшино Ярославской губернии Пошехонского уезда писал о хороших умственных способностях крестьян, мотивируя свое заключение тем, что они хорошо понимают его поучения — «догматические или практические». Память, внимание, понятливость, сметливость — такими чертами он характеризует местных жителей. По словам священника, его прихожанам присущи набожность и благотворительность.

При описании семейного быта в больших крестьянских семьях выделяются особенности взаимоотношения мужчин и женщин, взрослых, стариков и детей. Почти во всех материалах отмечается особо отношение к «общественному распорядку». При чтении записей становится очевидным, что этот пункт наиболее ярко определяет социальную позицию того, кто проводит запись, и тех, о ком пишут. Так, тот же помещик Бабарыкин сообщает, что его крестьяне обнаруживают «доверие к необходимости общественного распорядка и всякой власти: в этом последнем качестве выражаются особенно чувство оседлого зажиточного гражданина, который понимает всю важность и пользу распределения должностей или круга действий каждого, и разумно сознает, что в целом один другим поддерживается; а потому власть ближайшую и более всего оберегающую его гражданский быт, то есть господина своего, здешний крестьянин чтит глубоко» (там же).

В записях священника М. Доброзракова (село Ульяновка Нижегородской губернии Лукояновского уезда) отмечается, что поселяне уважают все общественные власти, «богобоязливы» и исполняют свои обязанности, обладают «христианскими добродетелями». Но, отдав должное добродетели, автор обращается к порокам — пьянству, игре в карты, нищенству. От психологической характеристики он переходит к социальным условиям и дает психологическое объяснение социальным явлениям. Причину неграмотности видит в преданности старине и в нелюбви к нововведениям. Мы узнаем, что из всех жителей села, исключая помещиков и духовных лиц, только шесть человек могут разбирать по складам печатные книги и кое-как подписывать свое имя. Общественный быт разбирается этим собирателем прежде всего со стороны покорности начальству, почтительности, послушания (с. 56–57).

В другой записи обследователь мерой образованности считает «сознательную веру» и «строгое соблюдение христианских обычаев», обращение за благословением к старшим в семействе, старосте, священнику, помещику. Отсюда же следует и характеристика тех нравственных качеств, которые отличают здешний народ, — «уважение его к своей общественности, проникнутой христианскими понятиями». Эта черта и кладется автором в основание нравственной связи, «хранящей целость народного быта».

Но и такие записи, старательно приглаженные собирателями, явно старавшимися показать набожность и покорство властям местных крестьян, дают представление о бедственном положении крестьянских семей, о «слезовом кусе» хлеба крестьянина-землепашца, которым он еще делится с нищими. «Лавку в переднем углу и последний кус хлеба крестьянин всегда готов с душевным усердием предоставить нищему» (Этнографический сборник, 1854, с. 109). Об обнищании крестьянства пишет большинство обследователей и обычно рядом отмечает взаимопомощь бедняков.

В некоторых записях нет специального раздела о психологических особенностях описываемых групп населения и психологические характеристики включены в общее описание жизни крестьян. О жителях слободы Трехизбянской сообщается: «Здешний народ трудолюбив до крайности. Удить рыбу или курить от нечего делать трубку считается здесь за порок; да мужику и подумать об этом почти некогда. Весна и лето, осень и зима, будни и праздник, день и ночь, вёдро и ненастье у него проходят в беспрерывной деятельности; на всякое время и случай есть у него свои занятия» (Этнографический сборник, 1958, с. 6). Очень четко прослеживается разделение труда в семье между мужчинами и женщинами. Подробно описываются особенности семейного быта и