И вот как только я собираюсь открыть рот, чтобы во всём признаться деду, наше уединение тревожит Осман.

– Куколка, я тебя везде ищу. Пойдём танцевать? – протягивает мне руку, утаскивая за собой внутрь ресторана. – Дед, мы тебя оставим?

– Конечно, дети, отдыхайте, – машет рукой, отвернувшись в сторону моря.

Свет в ресторане приглушён, огни сверкают меньше. Много пар на танцполе кружится в медленном танце, даже Фи вышла с Амиром на середину зала.

– Что тебе говорил дед? – Обеспокоенный взгляд Османа свидетельствует, что он переживает – вдруг дед нас раскусил.

– Что я очень похожа на твою мать.

– Правда?..

– Нет, не внешне, тем, как действую на тебя и какой ты, когда я рядом. Я не совсем понимаю, что он имеет в виду, потому что знакомы мы мало и, наверное, тебя настоящего я не знаю…

– С тобой я настоящий, Куколка, – останавливается посреди зала, хотя музыка всё ещё продолжает играть. – Настоящим меня делаешь ты.

Не знаю, что ответить, не понимаю, что означают его слова и что они могут изменить для нас.

Осман продолжает танец, но мы оба молчим. Не хочется говорить, не нужны слова, они лишь всё усложнят для нас, создадут ещё больше проблем, причинят больше боли.

Сегодня секса нет, нет дикого возбуждения и желания обладать до отметин на теле, но ощущения глубже и острее, будто сегодня мы прощаемся друг с другом, именно сейчас отдавая всю нежность, что все эти дни сидела глубоко внутри нас.

Я засыпаю в его объятиях, Осман лишь ласково гладит меня ладонью по волосам и шепчет что-то на татарском, совершенно неразличимо, но безумно нежно и красиво.

Нескончаемый поток слов на незнакомом языке льётся рекой, врезаясь в сознание, я ничего не понимаю, запоминая лишь одну фразу, которую Осман повторяет несколько раз – «севимли хъохладжигъм».

Его голос убаюкивает, и, проваливаясь в сон, я продолжаю слышать его шёпот над ухом.

Вещи уже загружены в машину, и теперь вся семья выходит нас провожать на верхнюю площадку, даже бабушка Гуля приехала и Адиль. Фи просит номер телефона, я отказываюсь, ссылаясь, что это лишнее, я никогда не буду частью их большой семьи, но она всё же настаивает.

Бабушка вручает мне сладости и семена каких-то цветов. Объясняю, что мы живём в городе, но она говорит, что можно и в горшочек посадить, будут расти на подоконнике. Меня обнимают, как родную, что вносит в прощание ещё больше сожаления и тоски.

– Варя, я знаю, что всё это игра, но может… вы попробуете, а? – шепчет мне на ушко Фи, прощаясь. – Я так хочу, чтобы вы были вместе. Мы все хотим…

Смотрит на меня взглядом, полным надежды, а мне хочется разрыдаться от осознания, что этого никогда не произойдёт. Мы с Османом никогда не будем вместе.

– Фи, ты же всё знаешь…

– Знаю, но когда-нибудь все страдания заканчиваются. Может, хватит страдать?

Лишь киваю ей в ответ, не давая точного ответа, потому что сама не понимаю, когда закончатся мои страдания.

– Варенька, надеюсь у вас ещё получится приехать до конца лета? На море искупаться и меня, старика, проведать. – Мурад Абдулхамидович растягивается в улыбке, поглаживая меня по плечу. – А то кто знает, сколько мне осталось…

– Мы постараемся… – выдавливаю из себя два слова. Нельзя ничего обещать, нельзя обнадёживать старого человека, которого мы так искусно обманули.

– Внук, со свадьбой не затягивай. Я могу не успеть, – хлопает Османа по плечу, разговаривая серьёзно. Дед не терпит возражений, сказал – сделали.

Осман лишь кивает, по всему видно, что сейчас у нас внутри одинаковые эмоции – гадкие.

Выезжаем из города.

Смотрю на море, провожая взглядом синюю гладь, прощаясь в мыслях с мечтой, которая так неожиданно для меня исполнилась и, скорее всего, не повторится вновь никогда. Я покидаю созданный нами с Османом мир с сожалением и грустью, словно вынырнув из красивой картинки в реальную, не совсем желанную, но совершенно привычную.

Словно здесь мы были другими, парой: счастливыми, близкими, нужными друг другу. Но чем дальше мы отъезжаем от Ялты, от дома деда и родственников Османа, тем дальше становимся друг от друга.

Наше мнимое, придуманное счастье рассыпается, будто карточный домик на ветру, километр за километром отдаляя нас, делая снова чужими, встретившимися на парковке семь дней назад.

Мы медленно становимся собой. Нет больше необходимости играть, улыбаться и целоваться на публику, нет зрителей. Всё исчезло, оставляя нас наедине с реальностью, в которую мы возвращались.

Мы почти не разговариваем в дороге, каждый думает о своём, и лишь иногда обмениваемся бессмысленными дежурными фразами.

Ночью я сажусь за руль, Осман спит до самого утра, избавляя меня от необходимости что-либо говорить и позволяя рассматривать его, запоминая и оставляя в памяти каждую чёрточку большого мужчины, который совсем ненадолго стал моим.

Жалею, что согласилась на эту поездку. Откажись я тогда, и мы бы никогда не встретились, никогда не познали друг друга.

Я запомню его навсегда, оставив в памяти будоражащие картинки близости с ним, его нежных прикосновений и ласки, которую Осман дарил мне.

За все те дни, что мы провели вместе, никто из нас не говорил о чувствах, ничего не обещал и не давал никаких клятв. Мы просто были временно вместе – это наш выбор. Возможно, если бы мы встретились раньше, если бы не было Камиллы и Виталика с их предательством, для нас сложилось бы всё совсем по-другому.

Но всё именно так, как есть и ничего не изменить. Нас уже не изменить.

Въезжаем на парковку к Орловым. Пора прощаться…

Смотрю в чёрные глаза, повернувшись к Осману всем телом, и не могу насмотреться напоследок…

Не знаю, что сказать, не могу ничего сказать. Язык неожиданно проваливается куда-то глубоко в глотку, не позволяя выдавить ни звука из себя.

Душа мечется внутри, кричит от осознания, что я его больше не увижу.

Сейчас мы другие. Мы уже не те мужчина и женщина, что уезжали с этой самой парковки неделю назад. Мы смотрим по-другому друг на друга, ощущаем по-другому, чувствуем по-другому. Между нами появилась связующая нить – тонкая и пока еле заметная, и в наших силах сделать её прочнее или же разорвать окончательно.

И я выбираю второе…

Потому что мы не верим: в себя, в людей, в верность и любовь, в то, что «мы» для нас возможно.

Наученным горьким опытом боли и обид, нам проще сделать шаг назад, так и не поборовшись друг за друга и своё возможное счастье. Наверное, все люди с выпотрошенной душой и уничтоженным сердцем такие. Мы не исключение для всех – исключение лишь друг для друга.