С утра пораньше его вызвал к себе начальник ГУУРа полковник Баев.

– Здорово, Трофимыч! – поприветствовал он Лыгина. – Меня, знаешь, вызывает Сам. – Он выразительно указал глазами вверх. – Есть какие-нибудь наметки по делу Душителя?

– Да ты что, Алексей Ринатович?! Я ж только вторые сутки как взялся за это дело!

– Вот и рой, – указал шеф. – Завтра в восемь ноль-ноль твой план должен лежать у меня на столе. Одним словом, все бросай и берись за этот «висяк» вплотную. Голова у тебя, как ты сам доказал, светлая, ноги резвые, а у гончего пса, как тебе известно, главное оружие – хороший нюх. Так и вынюхивай, не в обиду тебе будет сказано. С утра в полном составе весь отдел соберется у меня.

– Слушаюсь, – вздохнул, усмехаясь, Лыгин и принялся за работу.

Ко времени, когда план в общих чертах был готов, в кабинет потянулись остальные сотрудники отдела. После того громкого раскрытия дела ребята стали относиться к старшему оперу с должной долей уважения. Вообще сослуживцы по-разному комментировали его столь удачный «дебют» – в зависимости от сущности своей натуры. «Толковый мужик», – одобрительно резюмировали одни. «Просто подфартило оперу, – пожимали плечами другие. Третьи же с язвительной усмешкой заявляли: «Как же, столичный кадр. У них там все такие крутые». Насмешки и лесть Лыгин принципиально не замечал, к советам прислушивался, но поступал так, как сам считал нужным, отношения с коллегами старался поддерживать ровные, не деля на «своих» и «чужих». Сегодня друг, завтра враг. И наоборот. Вот так и работал.

Душитель, как окрестили серийного убийцу следователи, а вслед за ними и журналисты, не давал никому покоя, оставаясь мрачной загадкой, явлением, не поддающимся никакому разумному объяснению. Лыгин понимал, что здесь – не его вотчина, а значит, нужно обращаться к специалистам. Впрочем, обращались и до него, только делу это помогло мало, а вернее, совсем не помогло.

«Значит, не к тем обращались», – решил майор, перебирая в уме возможные варианты решения вопроса.

На следующий день с утра все сотрудники ГУУРа собрались в кабинете у шефа. Присутствовал и следак из городской прокуратуры. Когда после дежурного разноса со стороны полковника Баева все присутствующие прониклись важностью скорейшей поимки серийного убийцы, учитывая растущую среди населения панику, была создана специальная группа для дознания по делу Душителя, в которой старшим назначили Лыгина, выделив ему троих помощников. Было ясно, что вся основная нагрузка ложится на них, четверых.

После совещания «команда» майора собралась у него в закутке. Лыгин подробно ознакомил их со своим планом, после чего каждому поставил конкретную задачу.

– Трофимыч, вот список психиатров, к которым обращались за консультацией. – Капитан Лепоринский протянул ему компьютерную распечатку. – Аж целых пятеро головастиков.

– Ну, ладно, – проворчал Лыгин, – ты не иронизируй. Люди знают свое дело, а мы – свое.

– Так и я о том же, – развел тот руками, – только вот толку-то…

– Толк всегда будет, если есть чего толкать. Ладно, этим вопросом я займусь сам. Все, мужики, по коням. Шеф рвет и мечет, требует результата.

– А у него работа такая, – пробурчал самый младший в их группе оперуполномоченный, старший лейтенант Костя Пичугин. – Сколько себя помню в этой конторе, только результатов и требуют, причем все кому не лень. А что делать бедному оперу?

– Работать, – с серьезной миной заявил Лепоринский. – Знаешь, как немцы говорили: «Либен унд арбайтен».

– «Любить и трудиться», – перевел интеллигентного вида старлей Антон Габидуллин, – это, кстати, не немцы, а Фрейд говорил. Но это уже по части тех, к кому собрался Трофимыч.

– Хорош зубоскалить, – оборвал болтовню своих подчиненных майор. – Габидуллин и Пичугин, займетесь по новой, более тщательно опросите всех фигурантов по делу, ты, капитан, – обратился он к Лепоринскому, – проверь всех состоящих на учете в психдиспансере, посмотри по нашей картотеке тех, кто проходил по сексуальным преступлениям раньше.

Фронт работ ясен? – подытожил Лыгин. – Выполняйте. Отчитываться каждый день по результатам.

Для себя он наметил визит к психиатрам.

* * *

Петр Захарян был отпрыском армянина и русской. Отец его, Павел Захарян, в начале шестидесятых, окончив Ереванский политехнический институт, поехал по распределению за тридевять земель и очутился прямиком на Южном Урале. Контраст по сравнению с благодатным Кавказом был разительным, но ничего, пообвык. Здесь устроился на работу, здесь молодой нефтяник встретил молодую учительницу, свою будущую супругу, а спустя год у них народился сынок, названный Петром в честь деда по материнской линии.

Петя вырос, возмужал, отучился в институте и отправился на Сахалин служить Родине в радиотехнических войсках. Два года пролетели, как два дня и две ночи. Петр остался там же, стал работать в местной газете корреспондентом и рекламным агентом. Нашел себе зазнобу, и, наверное, на одного сахалинца стало бы больше, если бы не вмешательство Судьбы, предстающей то доброй феей, то злым роком. В их любовную идиллию ворвался высокий статный красавец лейтенант, и прощай, краса-зазноба! Видать, не любовь это вовсе была, по крайней мере, с ее стороны. А тут еще проблемы со здоровьем возникли. Врачи настойчиво советовали возвращаться обратно на Урал, а еще лучше на историческую родину. Ну, в Армении делать было нечего – как Петр мудро рассудил, весь Кавказ словно та пороховая бочка, вокруг которой танцуют языки пламени и которая вот-вот взорвется. Так что он вернулся в отчий дом.

Петр совсем не походил на армянина. Скорее на типичного дворянина-офицера из дореволюционных времен – тех самых, о которых мы иначе как о седой древности (когда это было?!) и не думаем, но кое-кто вспоминает с какой-то непонятной ностальгией и доброй грустью, что совершенно необъяснимо с точки зрения здравого смысла. Может, все дело в генетической памяти или в карме какой? Захарян был русоволос, голубоглаз, с бледной кожей и русой же бородкой. С такой внешностью ему сам Бог велел играть на сцене, вот он и устроился всеми правдами и неправдами в русский драмтеатр. Параллельно подрабатывал рекламным агентом на радио и телевидении, не гнушался и печатной рекламой. Здесь и познакомился с известным в их городе продюсером Алексеем Шуршиным. Тот переманил его к себе, в рекламное агентство на постоянную работу в качестве менеджера.

Параллельно Петр продолжал заниматься своим хобби – нумизматикой. Легко восстановил прежние связи в среде коллекционеров монет, стал посещать субботние и воскресные сборища возле Дворца культуры.

* * *

Он никогда не видел снов. Сколько себя помнил, всегда, засыпая, просто проваливался в темный омут до самого пробуждения. Нельзя сказать, чтобы Его это как-то беспокоило. Глухому от рождения не знакомы звуки, слепой не знает света и красок, а Он не имел ни малейшего представления о ночной жизни души. Так продолжалось до определенного момента. И однажды ЭТО случилось – столь неожиданно, что поначалу испугало Его.