«…В лотерею, что ль, выиграла?» Легкий холодок народился внутри: Марина осознала, что хватанула лишнего, потеряла бдительность. «Покусай-ка язык-то!» Надо было что-то ответить: отшутиться, наврать, но не отмалчиваться.

— Я перед поездкой у Валентины заняла. Там — на всем готовеньком. Сэкономила немного. И на работе перерасчет сделали. Мне отпускных доплатят, — голос звучал обыденно, ровно, никаких предательских сомнений, только чуть-чуть тональностью выше. Уже потом она поймала себя на мысли: «У вранья и голос тощее звучит…»

Сергей как-то неопределенно повел плечом, больше ни о чем не спрашивал. Но его руки у нее на талии слегка поослабли. Да и ее руки, охватывающие его шею, непроизвольно обвяли. Они оба на время задумались, точно разошлись по каким-то своим, сугубо личным углам. «Никому, ни под каким предлогом не рассказывать про Романа. Никому! — вдалбливала себе Марина в эту минуту отстраненности, сидя на коленях мужа. — Деньги припрятать так, чтоб с собаками никто не нашел. И тратить незаметно. Никаких подарков!» Но она не хотела, чтобы он поймал ее на задумчивости, что-то заподозрил в этом отчужденном молчании. Марина колыхнулась на коленях Сергея, притянула его голову к своему плечу, пустяшной просьбой оборвала минуту обоюдной немоты:

— Летом возьми меня с собой на рыбалку. Валентина тоже с Сан Санычем просится. Ленку в пионерский лагерь отправим. Они своих детей — в деревню. Все вместе и съездим.

— Отчего же не взять? Поехали, — без огонька согласился Сергей.

* * *

От Романа Каретникова не случилось в Никольск пока ни одного звонка. Где он? Всё ли с ним ладно? Может, потерял ее номер? Собравшись с духом, Марина зашла на телеграф позвонить в Москву (с домашнего телефона не смела, пришлют счет, а в нем столичный код 495, который требует объяснений). Она очень соскучилась по Роману. Ей не терпелось услышать его голос, увериться в том, что Роман в действительности есть — не призрак, не наваждение. Еще стоило предупредить его, чтобы он не вздумал звонить ей по домашнему телефону. Никаких зацепок для подозрения мужу!

Положив перед собой на столик визитку, озираясь из кабинки на людей на телеграфе, Марина с трепетом набирала длинный московский номер. Пошел зуммер. Вот, сейчас она услышит его голос. Больше по этому номеру никто не может ответить! Но с линии мобильного телефона ей ответили, будто с другой планеты, по-английски: «Сори…» Марина даже дыхание затаила. Потом расшифровали по-русски: «Абонент не отвечает. Телефон абонента выключен либо находится вне зоны досягаемости сигнала. Попробуйте позвонить позднее».

Марина рискнула набрать домашний номер телефона Романа. Если ответит не он, она тут же нажмет на рычаг, не произнося ни слова. Ее опять встретил автоответчик с женским голосом: механический английский с переводом на механический русский: «Оставьте, пожалуйста, свое сообщение после звукового сигнала».

На карточке значился еще один номер, «офис». Значит, не прямой, через секретаршу; заставят представиться. Ну и пусть! С другого конца провода и в самом деле раздался живой женский голос, приятный и приветливый:

— Издательский дом. Добрый день! Я слушаю вас… Романа Васильевича сейчас нет на месте. Простите, это случайно не из Никольска? Вас зовут Марина?.. Я секретарь Романа Васильевича. Он очень просил передать вам, что некоторое время не сможет позвонить. Его сейчас вообще нет в Москве, нет в России. — Тут голос секретарши стал каким-то нетвердым: как будто она сама не знала, где находится ее шеф. — У него сейчас чрезвычайные обстоятельства. Он приедет и всё вам объяснит.

— Он болен? — робко спросила Марина.

— Нет, у него проблемы иного рода. Он вам всё объяснит позже. Не беспокойтесь, пожалуйста. Всего хорошего!

Марина была готова услышать в кабине телеграфа всё что угодно: объяснение Романа в любви, прощальное «прости», но только не пресыщенно-вежливую речь секретарши, которая предупреждена о ее звонке и, похоже, посвящена в их отношения с Романом.

Через несколько дней Марина повторила поход на телеграф, но в Москве и там, и там, и там словно заклинило.

— Роман Васильевич еще не вернулся? — спросила она секретаршу.

— К сожалению, не вернулся. Мы все его очень ждем…

От телеграфа она уходила скорым порывистым шагом. Больше она не будет звонить! Сам объявится. Если захочет. Если не захочет, ну и пусть! «Плевать!» — разозлилась Марина, хотя подспудно догадывалась: ее гнев на Романа скоропалителен и несправедлив.

Не собирался Василь Палыч помирать, загадывал свою кончину на старость, да Господь положил иначе, прибрал преждесрочно, пусть и не в расцвете здравия, но еще в соку, не посохлым пнем. Стало быть, и завещания Каретников-старший своим наследникам не приготовил. А почти всякое увесистое наследство, на которое не наложено заблаговременное письменное указание раздела после смерти владельца, влечет за собой осложнения: от тихого неудовольствия наследников до братоубийства.

Прямых наследников в данном раскладе имелось двое — единокровные братья Вадим и Роман, — однако вполне праведный интерес к наследству Каретникова-старшего проявляли его многочисленные партнеры, акционеры холдинга, чиновная братия, которая поддерживала его мутный бизнес, и наконец — семьи Вадима и Романа, вдруг невольно образовавших враждующие кланы.

Словом, людей, претендующих на долю имущества Каретникова-старшего, унесшего в одночасье всякий порядок в расчетах, потому что всё и всех пропитал личными симпатиями, тайными договоренностями, оплел нитями взяток, подарков, оказалось предостаточно. Притом это были люди не бедные, и тем сложнее им было честно поделить оставшееся изрядное наследство. Судебный порядок раздела имущества тоже не мог дать всем угодной справедливости: счета фирм в оффшорных зонах, накопления в западных банках, недвижимость на подставных лиц, ликвидные акции крупных компаний, учредительские доли в разнопрофильных и географически распыленных фирмах — всё это не могло быть досконально призвано к законному разделу.

Вадим Каретников, столкнувшись с коммерческой дремучестью и неискушенностью Романа, с несговорчивостью, подпитанной его верным пособником Марком, с наивностью, по которой Роман считал, что прибыль издательского дома — это прибыль только издательского дома, а не отмытые деньги (вся полиграфическая продукция печаталась на левой, неучтенной бумаге; все крупные заказы — действие взяточного приводного ремня), братову позицию поправлять не собирался и просветительством заниматься не стал. Вадим просто-напросто сговорился с генералом Михалычем, вытащил с его помощью из милицейских закромов припыленное следственное дело о мошенничестве при покупке недвижимости для издательского дома и пустил его в ход, дабы изолировать брата на время иждивенческих разборок и утрясок холдинга, случившихся после смерти отца.

«Здесь, Рома, замешаны интересы не только мои. Сотен людей из разных компаний! У отца остались десятки кредиторов. Невыполненные обязательства перед компаньонами. Долги! — вспылил Вадим на поминках отца. — Этим людям гораздо проще тебя убить, чем тебе всё объяснять и торговаться с тобой!» — Уходя с поминок, он даже не пожал Роману руку.