— Вы бы хоть до дома дошли, — преподаватель стоит над нами. Он ухмыляется. — Не забудьте подготовиться к пересдаче.

— Спасибо. Мы подготовимся. — Дима отвечает за нас двоих. Я настолько смущена, что не могу ничего ответить. Он проходит мимо и удаляется в сторону парковки. А мы возвращаемся к тому, на чем остановились, будто подростки. Я понимаю, что жутко соскучилась по нему. Мое сердце говорит, что любит, а голова подсовывает воспоминание Димы в спальне с другой.

Я пытаюсь отстраниться, он не выпускает.

— Да, отпусти ты меня, — у меня наконец-то получается вырваться. — Не делай больше так.

— Катя, почему? — он разочарованно смотрит на меня.

— Ты знаешь причину. Я не смогу тебя простить, извини. Я хотела бы, но не могу. Не могу забыть твою измену.

— Я же тебе говорил, что не было никакой измены.

— Я уже не могу верить твоим словам. Прости, но по-другому не получается.

В этот раз я уже готова к скользкому льду и поэтому у меня получается уйти и не упасть. Я иду не оборачиваясь. Голова начинает болеть, реакция на смену погоды. Еще этот дурацкий снег повалил так, будто в последний раз, кажется, начинается метель.

Я с трудом добираюсь до дома. В квартире тишина. Я иду на кухню и завариваю себе чай, грею руки о горячую чашку, мысленно все время прокручиваю наш поцелуй. Я всегда думала, что измену нельзя прощать и осуждала тех, кто прощал. Но сейчас я сама оказалась с такой ситуации, и не могу избавиться от этого наваждения.

Утром у меня начинается мигрень, я не могу оторвать голову от подушки. Мне срочно нужна таблетка, но сил встать нет.

— Мам, мама или папа. Кто есть дома? — я зову родителей. А в ответ тишина. Видимо они уже ушли на работу. Кое-как дотягиваюсь до телефона, чтобы посмотреть на часы. Десять часов. Только что начался зачет. Я сомневаюсь, что смогу попасть в институт, особенно без таблетки. Несколько лет назад у меня начались мигреневые боли, видимо предалось от бабушки, она так же мучилась с головой, поэтому у меня всегда есть чудесное средство в сумочке. А так, как в квартире я одна, то и искать лекарство мне придется самой. По стеночке я дохожу до коридора и нахожу свою сумку, приходится высыпать все на пол. Вот они. Теперь так же по стеночке захожу на кухню, чтобы запить лекарство водой. Скоро мне станет полегче, и я смогу собраться и поехать на зачет. Группа у нас большая, буду сдавать последняя.

Как ни странно, но таблетки почти не помогают, боль немного отступает, а вот слабость и тошнота нет. Времени у меня не так уж много, я пытаюсь потихоньку одеться. В висках стучит, когда я наклоняюсь, чтобы собрать обратно все вещи. Я надеваю куртку, и только тогда дверь Надиной комнаты открывается. Оказывается, она все это время была дома. Она знает о моих болях, но даже не вышла, чтобы помочь.

— Что, Катюша, плохо тебе? — как будто и не моя сестра говорит. Я молчу, пытаюсь натянуть ботинок. Она уходит к себе в комнату и закрывает дверь.

Я медленно иду в институт, в голове все расплывается. Осталось уже немного, я уговариваю саму себя. Ну, дойдешь ты, и что дальше? В таком состоянии я даже говорить не могу, не то, что сдавать зачет. Но я все равно продолжаю идти, надеясь, что таблетка все таки подействует и меня отпустит.

Я целый месяц ходила в институт и ни разу не встретилась с Гордеевым. А теперь мы встречаемся почти каждый день. Вот и сейчас я вижу, как он выходит из машины. Я стараюсь взять себя в руки, не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии. А он будто и не видит и проходит мимо меня.

— Дима, — зову я слабым голосом, пока есть силы и понимаю, что отключаюсь.

Уже второй раз я спасаю Катю от падения, первый раз на стремянке, и вот теперь на льду у входа в Институт. Она оказывается слишком близко, и я ничего не могу с собой поделать, целую ее. Я снова ощущаю ее духи, мои любимые. Это обычный аромат, оказывается, он есть у многих, я специально проверял, но именно на ней он чувствуется по-другому. Или мои гормоны играют со мной злую шутку. Я понимаю, что хочу эту девушку, еще сильнее, чем раньше. Она же, наоборот, начинает вырываться.

— Да, отпусти ты меня, — она отталкивает меня. — Не делай больше так.

— Катя, почему? — я не понимаю, что произошло с ней.

— Ты знаешь причину. Я не смогу тебя простить, извини. Я хотела бы, но не могу. Не могу забыть твою измену.

— Я же тебе говорил, что ее не было.

— Я уже не могу верить твоим словам. Прости, но по-другому не получается.

Она уходит, даже не обернувшись. Я не иду за ней, вместо этого отправляюсь к машине. Начинается метель, моя самая любимая погода, но только не тогда, когда ты за рулем. В детстве мы с мамой любили наблюдать за снегом из окна, а когда его много и он летит во все стороны — это вызывало у меня бурный восторг. Я сажусь в машину, понимаю, что запутался. Очевидно, что Катя не может простить меня, а я не могу отпустить ее. Это сводит с ума. Я могу в любой момент уехать, но не могу оставить ее здесь, так же, как и заставить ее быть со мной не могу тоже. Получается замкнутый круг, и как его разорвать, я не знаю.

* * *

Раз уж я не забрал документы, то буду сдавать сессию здесь. Хотя бы зачеты, чтобы потом не тратить время на пересдачу. Всю ночь я думал, как быть дальше. Если Катя не хочет быть со мной, я не буду ее заставлять. В другом месте я смогу забыться. Погода сегодня, в отличие от вчерашнего дня, просто отличная, яркое солнце просто слепит глаза и отражается от белого снега. Я паркую машину и выхожу. Ну, естественно, первый человек, который попадается мне на глаза — это Романова Екатерина, собственной персоной. Она идет с высоко поднятой головой, очень медленно, видимо боится поскользнуться. Не хочу надоедать ей своим вниманием, молча, прохожу мимо. Не знаю, что я слышу первым звук падения или свое имя. Когда я оборачиваюсь, то вижу, что Катя лежит на снегу. Она сама белая, как это снег. Я кидаюсь к ней.

— Катя, ты как? — она не откликается, глаза закрыты. Или это просто обморок, или что-то более серьезное. Вот сейчас мне становится по-настоящему страшно. По телу пробегает предательский холодок, я уже пережил все это однажды и не хочу больше. У мамы все начиналось именно так, с лёгких головокружений, потом начались обмороки. А потом ей поставили тот самый диагноз. Я тянусь к телефону, чтобы вызвать скорую помощь. Мимо проходят студенты.

— Что-то случилось? Нужна помощь?

— Кажется да. Наверное, нужно перенести ее в тепло.

— А что с ней? Она ничего себе не повредила, я слышала, что в таких случаях нельзя трогать человека, — говорит девушка в красной шапочке.

— Я не знаю, — прошло уже пять минут, а она так и лежит без сознания. Я приподнимаю её тело и кладу к себе на колени, чтобы она не лежала на земле. У нее холодные руки, я пытаюсь согреть их своим дыханием. Катя начинает приходить в себя, я вижу как дрожат ее ресницы.