– Черт, я не подумал… – и быстро спросил меня: – Вы знаете, где живут эта ваша Алеся и этот ваш Стах?

– Представления не имею, – сказал я чистую правду. – Никогда у них не был.

– Значит, искать, расспрашивать… Деревня хоть и небольшая…

Оборвав фразу, он поспешил к Деменчуку, уже собиравшемуся завести мотоцикл, крикнул:

– Товарищ старшина, задержитесь на минутку!

Деменчук обернулся – очень похоже, с видимой неохотой, и они заговорили. Стояли довольно далеко и говорили негромко, и слов я не разбирал, но говорить они могли только об одном. Ну да, старшина делает выразительные жесты обеими руками со сложенными лодочкой ладонями…

– Объясняет, конечно, где эти две хаты, – вслух пришел к тому же нехитрому выводу Шалин. И добавил чуточку скучающим тоном: – Ну, логично. Он, конечно, еще с парой-тройкой сельчан поговорит, знаю я его, педанта… а впрочем, сыскарь отличный. Но на его месте я б тоже в первую очередь с этой парочкой поговорил бы.

– Хотите сказать, допросили бы? – поправил я без тени язвительности, нейтральным тоном.

– Да нет, – сказал Шалин серьезно. – Допрашивают подозреваемых, а эту местную красотку я бы на его месте в подозреваемые с ходу не зачислял. Думаю, и Минаев не станет. Просто-напросто она пока что последняя, кто видел вашего сержанта живым. Других кандидатов что-то не просматривается на данный текущий момент. Ну а мальчишку в подозреваемые зачислять вовсе уж глупо. Так что побеседует по душам… – Капитан усмехнулся. – Конечно, под протоколы с подписями, касаемо свидетелей это тоже полагается…

Хотя об этом не говорилось, я не сомневался, что Минаев поедет сначала к Алесе – ее показания гораздо важнее того, что может рассказать Стах. Так оно и оказалось: когда мы подошли к небольшой, невидной хатке, из свинарника, тяп-ляп сколоченного из потемневших досок, щелястого, как раз выходила Лявониха. Видимо, только что покормила хрюшек, которых у нее было именно что две – в свинарнике раздавалось громкое чавканье и довольное похрюкивание, так сказать, на два голоса.

Следователь распахнул хлипкую калитку, вошел во дворик первым и сказал самым дружелюбным тоном:

– Утро доброе, бабушка! Гостей принимаете?

– Так ить с радостью, мил человек! – моментально откликнулась старуха. – Гость в дом – Бог в дом. Проходите, проходите. По какой же такой надобности сразу трое официэров к убогой старушонке пожаловали? Выбачайце, любопытство старуху гложет…

Ах, как она была доброжелательна, как лучилась доброй улыбкой! Хоть картину с нее пиши: «Самая добрая бабушка Полесья». Что ж, слышал я от стариков: ворожея и колдовка (ни в тех, ни в других я не верил, в жизни не попадались), будь она трижды злая и душевредная людям, вовсе не обязательно будет крючконосой уродиной с непрятнейшим лицом…

– У вас ведь живет Алеся Яновна Гармаш?

– А как же! Не все времечко, правда, но по неделе, так прикинуть, и у меня. У отца за рекой молодой-то скучновато: там всего и есть что три хутора, и нет у нее там ровесниц, что годились бы в подружки. А здесь деревенька хоть и маленькая, у нас по сравненью с заречными хуторами – многолюдство.

– Она сейчас у вас?

– А как же ж. На кухне хлопочет, завтрак готовит. Помогает, дай ей Боже здоровья и завидного жениха, и в том, и в этом. Не знаю, что без нее и делала бы, немощь ходячая…

Прибеднялась бабуля самым откровенным образом: ни в ее походке, ни в движениях не было и тени старческой дряхлости. И самогонку вчера, сам видел, потребляла отнюдь не воробьиными глоточками.

– Отлично, – сказал Минаев. – Вот с ней мне и нужно поговорить по служебной надобности.

– Ну, коли так, прошу в хату. Служба – дело серьезное, мы понимаем, хоть и живем в дремучести. Прошу.

И она первой засеменила к ветхому крылечку, опять-таки без всякой старческой немощи. Я пропустил вперед старших по званию и вошел последним. Слева, судя по расположению печной трубы, и помещалась кухня. Вход был задернут полинялой ситцевой занавеской, и из-за нее доносилось звяканье посуды. Лявониха провела нас в горенку, маленькую, бедновато обставленную, но чисто прибранную, с потемневшей иконой в углу. Показала на стол, покрытый чистой белой скатеркой с красной вышивкой понизу:

– Садитесь, гости дорогие, – и добавила виновато: – Вот только табуретов у меня только два, больше и не нужно, забыли старуху совсем, гости не ходят, подружки давно уж в горних высях…

– Ничего, – сказал Шалин, – я человек не гордый, я и на подоконнике посижу, удобный он у вас… с вашего позволения, конечно.

– А чего ж не позволить, не в обузу. Садитесь, а я пойду Алеську покличу.

И проворно вышла, немочь мнимая. Шалин уселся на подоконник, шириной вполне для этого подходящий. Я устроился рядом – понимал, что один табурет нужно оставить свободным для Алеси. И подумал еще: а ведь бабуля, хоть явно и не страдает отсутствием любопытства, не спросила, что за служебные надобности привели к ее молодой родственнице трех офицеров сразу. Дурацкое ощущение, конечно, но полное впечатление, что нас – или кого-то вроде нас – здесь ждали.

С подоконника я видел соседнюю комнату – дверной проем был без двери, с отдернутой сейчас занавеской. Спальня, конечно, – еще поменьше горенки, две кровати, одна вовсе уж старая, узкая (Лявонихи, явно), вторая гораздо новее, двуспальная, никелированная – эта уж Алесина, и гадать нечего.

Вошла Алеся, вытирая руки о старый ситцевый фартук, в обычной сорочке без вышивки и темной юбке, красивая и в этом затрапезе. Волосы все так же свернуты калачиком на затылке. Лицо чуточку удивленное, в глазах любопытство: именно так и должна выглядеть обычная деревенская девушка, к которой вдруг заявились сразу трое офицеров, причем двое совершенно незнакомые.

– Алеся Яновна Гармаш? – спросил Минаев.

Следовало лишний раз отдать ему должное: глаза нисколечко не колючие, лицо прямо-таки доброе, сразу к себе располагающее. Да, сыщик толковый…

– Я, – сказала она и непринужденно улыбнулась. – Только по моим молодым годам рано мне еще с отчеством навеличиваться…

– Порядок такой, – сказал Минаев таким тоном, словно извинялся за того, кто эти порядки выдумал и заставляет соблюдать. – У меня к вам чисто служебное дело, а в этих случаях как раз и положено с отчеством величать… Капитан Минаев, следователь военной прокуратуры. Вам предъявить удостоверение?

– Да что вы! Офицеру-освободителю можно и на слово поверить. К тому же и Рыгор Миколаич с вами, а он тут главный военный начальник, кого попало не приведет…

– Вот и прекрасно, – сказал Минаев. – Можно на ваш паспорт взглянуть? – Он положил перед собой бланк с «шапкой»-надпечаткой и авторучку («Протокол допроса (свидетеля/потерпевшего», – разобрал я со своего места).

Алеся, не выказав ни малейшего удивления, подошла к обшарпанному комоду, возможно, помнившему еще царские времена, достала паспорт уверенно, так, словно прекрасно знала, в котором ящике он лежит. Подавая его капитану, сказала чуть виновато: