После тридцати двух дней плавания «Нелли» зашла в гавань Капстадта пополнить запасы, а затем продолжила путь на юг. Когда они подошли к мысу Доброй Надежды, налетел сильный шторм. С зарифленными парусами «Нелли» четверо суток боролась с волнами. Сань ужасно боялся, что судно потонет, и видел, что команда тоже напугана. Спокойствие на борту сохраняли только Эльгстранд и Лудин. Или, по крайней мере, хорошо скрывали страх.

Если Сань испугался, то брат был охвачен паникой. Лудин сидел с ним, меж тем как огромные валы обрушивались на судно, грозя переломить корпус. Лудин так и сидел подле Го Сы, пока бушевала непогода. Когда шторм утих, Го Сы пал на колени и сказал, что уверовал в Бога, которого белые люди хотят открыть его китайским братьям.

Сань все больше восхищался миссионерами, которые так спокойно пережили шторм. Но не мог, как Го Сы, пасть на колени и молиться Богу, пока что слишком загадочному и ускользающему.

Они обогнули мыс Доброй Надежды и с попутным ветром шли через Индийский океан. Потеплело, ночевать на палубе стало полегче. Сань продолжал учительствовать, а Го Сы ежедневно уединялся с Лудином, и они вели тихие доверительные беседы.

Но о завтрашнем дне Сань ничего не знал. И Го Сы внезапно захворал. Однажды ночью он разбудил Саня и шепотом сообщил, что его рвет кровью. Бледный как полотно, он весь дрожал от озноба. Сань попросил вахтенного позвать миссионеров. Вахтенный, рожденный в Америке от черной матери и белого отца, долго смотрел на Го Сы:

— Я должен разбудить одного из этих господ, потому что нищий китаец истекает кровью?

— Если ты этого не сделаешь, они завтра тебя накажут.

Матрос наморщил лоб. Как этот нищий китайский кули смеет так разговаривать с членом команды? Правда, он знал, что миссионеры много времени проводили с Санем и Го Сы.

Матрос сходил за Эльгстрандом и Лудином. Они перенесли Го Сы в свою каюту, уложили на койку. В медицине, похоже, лучше разбирался Лудин. Он дал Го Сы несколько лекарств. Сань сидел на корточках у стены тесной каюты. Дрожащий огонек лампы бросал на стены тени. Судно слегка покачивалось на волнах.

Конец наступил очень быстро. На рассвете Го Сы умер. Прежде чем он испустил последний вздох, Эльгстранд и Лудин обещали, что он попадет к Богу, если покается в грехах и заявит о своей вере. Они держали Го Сы за руки, и все трое молились. Сань один сидел в углу. Не мог ничего поделать. Вот и второй брат покидает его. Но он не мог не видеть, что миссионеры даровали Го Сы покой и уверенность, каких у того никогда в жизни не было.

Сань толком не разобрал, что Го Сы сказал ему на прощание. Но догадывался, что брат хотел сказать, что умирать ему не страшно.

— Теперь я ухожу, — сказал Го Сы. — По водам, как человек, которого зовут Иисус. Ухожу в другой, лучший мир. Там ждет У. А когда-нибудь туда придешь и ты.

Когда Го Сы умер, Сань сидел, уткнувшись головой в колени и закрыв лицо руками. Эльгстранд и Лудин пробовали заговорить с ним, но он только покачал головой. Одиночество и бессилие, охватившие его, никому не прогнать.

Он воротился на свое место, на бак. Двое матросов зашили мертвого Го Сы в старую парусину, сунув в нее несколько ржавых заклепок для тяжести.

Эльгстранд сообщил Саню, что через два часа капитан совершит похоронный обряд.

— Я хочу побыть наедине с братом, — сказал Сань. — Незачем ему лежать на палубе перед тем, как упокоиться в море.

Эльгстранд и Лудин отнесли зашитое в парусину тело к себе в каюту и там оставили Саня одного. Он взял нож со столика, осторожно подпорол шов. Отрезал левую стопу Го Сы. Проследил, чтобы ни капли крови не попало на пол, обернул култышку тряпицей, в другую тряпицу завернул отрезанную стопу и спрятал под кофтой. Потом зашил распоротое отверстие. Никто не заметит, что парусину вскрывали.

Было у меня два брата, думал он. Мне полагалось о них заботиться. А единственное, что осталось, — эта вот ступня.

Капитан и команда собрались у поручней. Зашитое в парусину тело Го Сы поместили на доску, уложенную на козлы. Капитан обнажил голову. Прочел отрывок из Библии и запел псалом. Эльгстранд и Лудин подхватили ясными голосами. И в тот миг, когда капитан уже хотел сделать знак матросам поднять доску на поручни, Эльгстранд жестом остановил его.

— Этот простой китаец по имени Ван Го Сы перед смертью обрел спасение. Тело его скоро упокоится в морской пучине, но душа его свободно парит над нами. Помолимся Господу, который видит усопших и дарует их душам свободу. Аминь.

Капитан сделал знак матросам. Сань зажмурился. Словно издалека донесся всплеск, когда тело вошло в воду.

Сань вернулся на бак, где они с братом проводили время плавания. Он по-прежнему не мог осознать, что Го Сы умер. Именно тогда, когда его жизненная сила окрепла, в особенности благодаря встрече с миссионерами, он вдруг скончался от неведомой болезни.

Горе, думал Сань. Горе и страх перед жизнью — вот что в конце концов убило его. Не кашель, не горячка, не озноб.

Эльгстранд и Лудин пробовали утешить его. Но Сань сказал, что ему надо побыть одному.

В ночь после похорон Сань начал кровавую работу — принялся очищать ступню Го Сы от кожи, мышц и сухожилий. Инструментов у него не было, только ржавый костыль, найденный на палубе. Дело свое он делал в темноте, когда никто его не видел. То, что счищал, выбрасывал за борт. Очистив кости, досуха протер их тряпицей и спрятал в узел с вещами.

Следующую неделю он провел в одиночестве. В иные минуты у него мелькала мысль, что лучше всего было бы, пожалуй, прыгнуть под покровом ночи за борт и утопиться в океане. Но нет, надо отвезти на родину кости умершего брата.

Когда он снова начал занятия с миссионерами, его ни на миг не оставляла мысль, что эти люди значили для Го Сы. Брат ушел без крика, спокойно. Эльгстранд и Лудин дали ему то, что дается труднее всего, — мужество умереть.

Оставшиеся недели плавания — сперва до Явы, где «Нелли» вновь пополнила запасы, и, наконец, до Кантона — Сань подробно расспрашивал о Боге, который умел утешить умирающих и обетовал рай всем, что богатым, что бедным.

Однако ж решающий вопрос заключался в другом: почему Бог позволил Го Сы умереть, когда тот наконец был на пути домой, после всех лишений. Ни Эльгстранд, ни Лудин не смогли дать ему убедительного ответа. Пути христианского Бога неисповедимы, сказал Эльгстранд. Что это означает? Что жизнь, собственно, не что иное, как ожидание того, что будет потом? Что вера на самом деле загадка?

К Кантону Сань приближался, все больше погружаясь в задумчивость. Никогда ему не забыть, через что он прошел. Теперь надо выучиться писать, чтобы запечатлеть на бумаге пережитое вместе с умершими братьями с того утра, когда он обнаружил родителей висящими на дереве.

За несколько дней до появления на горизонте китайских берегов Эльгстранд и Лудин подсели к нему на палубе.

— Что ты собираешься делать, когда попадешь в Кантон? — спросил Лудин.