— Какие новости? — спросил Джон, усаживаясь рядом с капитаном стражи и беря еду с общего блюда в центре стола.

Тот кисло посмотрел на него.

— Никаких, — сказал он. — Его величество пишет письма всем тем, кто должен был бы быть здесь. Но те, кто предан ему, уже и так здесь. А изменники и предатели просто стараются выиграть время, чтобы подготовиться к событиям. Мы должны сейчас же идти на Лондон! Зачем давать им время, чтобы подготовиться? Мы должны огнем и мечом истребить эту злокачественную опухоль на теле страны.

Джон кивнул, ничего не говоря, и склонился над хлебом и мясом. Это была очень вкусная оленина в густом темном соусе. Но хлеб был грубый и подгоревший, с песком, хрустевшим на зубах. Богатые запасы йоркширской пшеницы медленно таяли.

— Пока он выжидает, я мог бы домой съездить, — задумчиво промолвил Джон.

— В Ламбет? — поинтересовался капитан.

Джон кивнул.

— На тебя посмотрят как на предателя, — сказал капитан. — Лондон настроен против короля, и тебя посчитают оборотнем. Никогда ты уже не посадишь для него ни одного тюльпана.

Джон скривился.

— Да я все равно здесь почти ничего не делаю.

Капитан сплюнул хрящик прямо на тростник, расстеленный на полу, и сразу же одна из собак подползла на брюхе и слизнула его.

— Все мы здесь почти ничего не делаем, — сказал он. — Сидим и ждем. Это и есть война. Все, что осталось, — решить окончательно, где и когда.

Июль 1642 года

Где и когда — ответа на эти вопросы страна ждала вместе с капитаном всю весну и все лето.

Каждый дворянин, который мог собрать отряд, вооружал своих людей, обучал их военному искусству и потом не спал ночами, борясь с собственной совестью в поисках решения, на чью сторону становиться. Братья из одной и той же славной и знатной семьи могли принять разные стороны, деля между собой арендаторов и слуг. Мужчины из одной деревни могли стать отъявленными роялистами, а мужчины из соседней деревни — принять сторону парламента.

На выбор во многом влияли и местные традиции: жители деревень поблизости от поместий знатных царедворцев, пользовавшиеся определенными преимуществами от королевских визитов, точили свои пики и втыкали перо в шляпу, выступая за короля. А жители деревень вдоль дорог на Лондон, куда новости доходили гораздо быстрее, больше знали об уловках короля и о той лжи, которой он отвечал на требования парламента.

Те, кто ценил свободу совести, и те, кто был процветающими, свободомыслящими людьми, говорили, что они оставят свою работу и дома, возьмутся за оружие и будут бороться против папства, суеверий и короля, которого ввергли в грех его плохие советники. Те, чьи верноподданнические чувства уходили корнями во времена Елизаветы, а потом укрепились при короле Иакове, были далеко от лондонских новостей и стояли за короля.

В начале июля, когда двор в Йорке начал жаловаться на дурной запах из сточных канав и боязнь чумы в перенаселенном городе усилилась, король объявил, что настало время вновь отправиться к стенам Гулля.

На сей раз план был разработан более тщательно. Роялист Джордж Дигби находился внутри укрепленного города, и они вместе с губернатором Хотэмом придумали следующее — город откроет ворота перед военным отрядом короля, осаждающим стены, при условии, что отряд будет достаточно мощным для оправдания сдачи.

Теплым летним днем в начале июля Карл, одетый как для пикника — во все зеленое, выехал верхом во главе порядочной армии. Традескант ехал позади всех придворных и чувствовал, что он — единственный в этой толпе болтающих, поющих, жизнерадостных людей, кто был бы рад оказаться где-нибудь в другом месте. И единственный, кто сильно сомневался в том, что они собирались сделать.

Защита города была усилена солдатами, прибывшими из Шотландии.

— Нам все равно, у нас договоренность, — удовлетворенно сказал Карл.

Пехотинцы отложили свои пики и взялись за лопаты. Королевская армия начала рыть кольцо окопов вокруг города.

— Да мы еще и на фут не углубимся, а они уже сдадутся, — заверил Карл своих командиров. — Так что нет никакой необходимости стараться копать очень ровно и очень глубоко. Если сегодня они не сдадутся, то завтра на рассвете будем атаковать. Просто нужно пока что делать вид.

Пока солдаты рыли окопы, а Карл разговелся красным вином и хлебом с сыром — простая еда, как если бы он выехал на охоту, огромные ворота Гулля медленно растворились.

— Уже? — засмеялся Карл. — Право же, это очень любезно с их стороны!

Он прислонил руку к глазам, потом тряхнул головой и посмотрел внимательнее. Хлеб выпал из его руки, но король даже не заметил этого. Смех замер на его губах.

По направлению к ним из ворот города мерным шагом выступила регулярная, хорошо обученная армия. Первая шеренга встала на колени, и мушкетеры, положив ружья им на плечи, прицелились и дали залп по роялистской армии.

— Б…боже правый! Что они делают? — закричал Карл.

— По коням! — крикнул один из быстро соображавших придворных. — Седлать всех коней! Нас предали!

— Не м…может быть…

— Спасайте короля! — крикнул Традескант.

Королевская стража, призванная к выполнению долга, бросила обед в пыль и вскочила на коней.

— В седло! Ваше величество!

Послышался жуткий вопль, когда новый град пуль взбил пыль вокруг них, а некоторые из мушкетных пуль нашли свою цель.

— Отступаем! Отступаем! — завопил кто-то.

Все приказы, все команды были разрушены, армия рассыпалась и разбежалась, как испуганные овцы, по стерне сжатых пшеничных полей, продираясь через кусты и вытаптывая созревающий урожай.

А тем временем защитники Гулля продвигались вперед, первая шеренга падала на колени и перезаряжала свои мушкеты, а мушкетеры во второй шеренге стреляли, опираясь на их плечи. Потом вторая шеренга выступала вперед, солдаты падали на колени и перезаряжали оружие, пока стреляла первая шеренга.

Джону показалось, что это движение невозможно остановить. У солдат короля даже фитили не были подожжены. Оружие не было готово к бою, даже пики никто не держал в руках. Единственное, чем они были вооружены в тот момент, — это лопаты, которыми рыли окопы. И именно те солдаты, которые рыли окопы, пали первыми, рухнув в свои неглубокие канавы, стеная и ползая в грязи.

Наконец кто-то нашел трубача и приказал ему играть отступление. Но пехотинцы и так уже бежали, бежали со всех ног, спасаясь от наступления хорошо организованных, смертоносных шеренг, нескончаемым потоком вытекавших из ворот Гулля, маршировавших, как ожившие маленькие игрушечные солдатики. Они стреляли и перезаряжали, стреляли и перезаряжали — как чудовищная игрушка, которую невозможно остановить и от которой некуда укрыться.

Стража короля окружила его коня и галопом увела Карла с поля битвы. Традескант на лошади, фыркавшей и встававшей на дыбы, дико осмотрелся и последовал за королем. Последнее, что он видел на поле боя, — это лошадь с брюхом, вспоротым ядром, посланным со стен города, и парнишка не старше четырнадцати лет, пытавшийся укрыться за трупом этой лошади.