Это месторождение со скоплениями ископаемых не превышает 30–40 метров в ширину. Ископаемые, попадая в воду бухты, разрушаются волнами. Даже на небольшом расстоянии от выходов этих пород ничто не напоминает о богатстве месторождения ископаемой фауны» (1945, с. 226–227).

Несколько пояснений в связи со специальной терминологией, от которой в любой профессии никуда не денешься. У геологов термин «эрратический» (не местного происхождения, принесенный откуда-то) служит для новичков предметом плоских шуток в связи с другим сходным для уха термином, не имеющим к геологии никакого отношения. Термин «отторженец» понятен в силу происхождения от исходного глагола. Диабаз — магматическая порода, лишенная кварца, образовавшаяся из вулканических расплавов, широко распространенная на Новой Земле. Антиклиналь — складка пород земной коры вершиной вверх, в отличие от синклинали, у которой изгиб слоев внизу. Палеозой — эра древней жизни, начавшаяся около 600 миллионов лет назад и продолжавшаяся до мезозоя с границей между ними возрастом примерно 230 миллионов лет, естественно тому назад. В свою очередь эры в геологии делятся на периоды — для примера, фауна обнажения, описанного выше, относилась к силуру, продолжавшемуся с 440 до 400 миллионов лет назад. Столь значительный экскурс в геологическую терминологию, увы, неизбежен в связи со специальностью героя этой книги, поскольку такие термины на ее страницах будут повторяться неоднократно.

Особое внимание в геологии к ископаемой фауне и флоре связано с тем, что по этим находкам геолог или палеонтолог (специалист по ископаемой фауне или флоре) определяет возраст пород, а также судит, в каких условиях они возникли — на суше или на морском дне. Не случайно, породы, лишенные органических остатков, называют немыми. Сходные находки, сделанные в самых отдаленных местах, нередко позволяют установить сходство условий в прошлом. Так, для примера, немного забегая вперед, находки в заливе Незнаемый позволили Русанову уже по возвращении наметить существование силурийского обширного морского бассейна, протянувшегося от Средней Европы через Предуралье и Новую Землю вплоть до Северной Америки, что и было признано другими учеными. Такое восстановление былой природной обстановки требует от геолога полета фантазии в сочетании с самым строгим отбором известных фактов, — а неизвестные он добывает в экспедициях. Все вместе взятое требует от геолога и кругозора, и интеллекта под стать математическому в сочетании с жизненной неприхотливостью и подчас запредельными физическими нагрузками. Недаром сами геологи былых времен, истоптавшие собственными ногами тысячи километров с тяжеленными рюкзаками за спиной, свою специальность нередко называли научно-вьючной.

29 августа сильный ветер продолжался, хотя немного потеплело. При этом облачность опустилась настолько низко, что, видимо, оседлала ледниковый перевал, ведущий на запад. В связи с этим Кандиотти отменил намеченный было на завтра выход на пересечение и, скорее всего, был прав, тем более что сутки спустя «небесная канцелярия» снизошла к участникам маршрута, продолжив улучшение погоды.

В предпоследний день августа французы с Русановым наконец вышли в маршрут, цель которого состояла в том, «чтобы видеть поперечные разрезы горных пород на возможно большем протяжении» (1945, с. 121). Разумеется, Русанова интересовала наука, а не приключения, к которым сами геологи и представители других экспедиционных специальностей относятся как к досадным помехам, поскольку предусмотреть всего в полевой жизни практически невозможно и приходится изворачиваться всеми доступными средствами, чтобы избежать затраты сил и времени на преодоление возникших трудностей, тем более неизбежных в условиях «белого пятна» на намеченном пути — ведь в их распоряжении не было даже карт, без которых в наше время невозможна никакая научная деятельность.

Понадеявшись решить задачу в один прием, взяли с собой лишь самое ограниченное снаряжение, заменив, например, палатку брезентами. Разумеется, не забыли продовольствие и примус с небольшим запасом керосина. Вылка, повредивший накануне выхода ногу, кое-как доковылял до ледника и вернулся обратно. Хатанзей намеревался сопровождать маршрутную группу с нартами, запряженными собаками, однако старого снега практически не осталось, а новый еще не выпал. Тащить нарты даже с небольшим грузом по грудам камня и жидкой грязи на моренах перед ледником было каторжной работой, хотя на самом леднике, относительно ровном и с небольшим количеством трещин, дело пошло лучше. Тем не менее после форсирования полосы морен и многочисленных ручьев выяснилось, что походная обувь участников маршрута пострадала самым бедственным образом.

На леднике уже царствовала зима. Порывы ветра с характерным шелестом волокли клубы поземки, бросая изнемогавшим людям в лицо снег, оседавший на одежде и собачьей шерсти искрящимися снежинками. При подъеме к ледоразделу стало попадаться больше трещин, так что на их обход уходило много времени. Когда анероид показал 340 метров высоты, наметился отчетливый ледяной спуск на запад, а вдали обозначилась синева Баренцева моря, выглядевшая особенно привлекательной на фоне косматых снежных туч. Здесь выяснилось положение ледораздела на границе двух ледников. «Мы убедились, что они тесно связаны, — отметил позднее Русанов. — Но ледник адмирала Макарова, обращен в сторону Карского моря, а ледник адмирала Жерве спускается к морю Баренца» (1945, с. 228). Достижение перевала не означало, что пройдена наиболее сложная часть пути, так как вскоре участники похода оказались у отвесного пятидесятиметрового обрыва, исключавшего дальнейший путь для собачьей упряжки. Кое-как люди одолели и это препятствие, но Хатанзей остался ждать возвращения основной группы, буквально устремившейся на запад к обширной дельте, в которой сливались воды нескольких рек, стекавших из центра Новой Земли в кут Крестовой губы. На этом оставшемся пути участники похода могли рассчитывать только на собственные силы, включая возвращение. Это не только существенно ограничивало их по времени, но, главное, не позволяло проводить серьезные научные наблюдения.

Путь к Баренцеву морю был обозначен темной долиной, в отличие от Карской стороны свободной от снега, шириной до трех километров, по дну которой текла река с истоками у ледника Жерве. По мере приближения к дельте, принимая притоки, она становилась все шире и шире, так что перейти ее было уже невозможно, что также сказалось на выборе пути. С ледника была заметна отчетливая асимметрия в положении ледников по бортам долины — с севера спускалось пять ледников, а с юга — только три. Как обстояло дело за поворотом, можно было узнать, лишь миновав его. Над Баренцевым морем плавали космы тумана, ухудшая видимость и мешая визуальным наблюдениям.

Облачность, однако, с каждой минутой уплотнялась, и следовало спешить, чтобы на обратном пути не оказаться на ледниковом перевале в тумане. После спуска с ледника идти по насыщенному водой топкому дну долины было трудно, так что пришлось прижиматься в процессе движения к левому каменистому склону долины, угрожавшему камнепадами. В опасных местах приходилось порой переходить на бег, что для уставших людей было порой уже не под силу. Предельный темп привел к тому, что расстояния между людьми все больше увеличивались, задние все больше отставали. Это был плохой признак, грозивший осложнениями уже в ближайшие часы, когда усталость людей приблизилась к опасному пределу. Чтобы избежать рискованного развития событий, Русанов вырвался вперед, с каждым часом опережая остальных. У берега он схватил пучок морской капусты и повернул назад, при встрече поделившись с первым из французов своей добычей — теперь остальным можно было возвращаться.