ей представляется, нарушит порядок в отделении. Интуиция, как всегда, на высоте, учитывая, что недавно творилось, не правда ли?

Он прекращает подкручивать часы, которые уже готовы лопнуть и брызнуть по всей комнате, и улыбается на них, постукивая по тыльной стороне ладони розовыми пальчиками. Он ждет, что сестра, как обычно, возьмет совещание в свои руки, но она сидит молча.

— После сегодняшнего, — продолжает врач, — никто уже не скажет, что мы имеем дело с заурядным человеком. Нет; конечно, нет. И он действительно нарушающий фактор, это очевидно. Поэтому… э-э… насколько я понимаю, задачей этого обсуждения будет решить, какие действия нам предпринять в его отношении. Я полагаю, сестра созвала это совещание — поправьте, если я здесь заблуждаюсь, мисс Рэтчед, — чтобы проговорить сложившуюся ситуацию и выработать общее мнение, как же нам поступить с мистером Макмёрфи?

Врач устремляет на сестру заискивающий взгляд, но она по-прежнему молчит. Сидит, глядя в потолок, вероятно, выискивая грязь, и слова врача, похоже, ничуть ее не заботят.

Врач поворачивается к практикантам, сидящим в ряд напротив него, все как один закинув ногу на ногу и поставив кофе на колено.

— Вы, ребятки, — говорит врач, — я так понимаю, не располагали достаточным временем, чтобы поставить пациенту взвешенный диагноз, но вам повезло наблюдать его в действии. Так что вы думаете?

Услышав это, все разом вскидывают головы. Как умно, что он их тоже вытащил на ковер. Все они переводят взгляд с него на Старшую Сестру. Каким-то образом она вновь обрела всю свою прежнюю силу за несколько минут. Не шевельнув и пальцем, просто сидя и улыбаясь в потолок, она вернула себе власть и всем дала почувствовать, что она здесь сила, с которой надо считаться. Если эти ребята не будут играть по ее правилам, они с большой вероятностью завершат свое обучение в Портленде, в алколечебнице. Они тоже, как и доктор, чувствуют себя как на иголках.

— Он оказывает весьма нарушающее влияние, ясное дело. — Первый практикант сыграл по правилам.

Все они потягивают кофе и думают об этом.

— И он мог представлять реальную опасность, — говорит другой.

— Что правда, то правда, — говорит врач.

Практикант думает, что нашел нужную тактику, и продолжает.

— Немалую опасность, вообще-то, — говорит он и подается вперед. — Имейте в виду, что этот человек совершал насильственные действия с единственной целью — убраться с работной фермы и попасть в сравнительно роскошные условия в этой больнице.

— Преднамеренные насильственные действия, — говорит первый практикант.

— Конечно, — бормочет третий, — сама природа этой преднамеренности может указывать, что он просто матерый аферист, а вовсе не психический больной.

Он обводит всех взглядом, особенно сестру, и видит, что она все так же безучастна. А весь персонал уставился на него с такой злобой, словно он сморозил нечто несусветное и оскорбительное. Он понимает, что откололся от коллектива, и пытается свести свои слова к шутке.

— Ну знаете, — хихикает он, — типа: «Тот, кто идет не в ногу со всеми, слышит другой барабан».

Но уже поздно. Первый практикант поворачивается к нему, после того как ставит чашку кофе и достает из кармана курительную трубку, здоровую, что твой кулак.

— Честно, Элвин, — говорит он третьему, — я в тебе разочарован. Даже не читая его анамнез, достаточно лишь внимательно следить за его поведением в отделении, чтобы осознать всю абсурдность такого предположения. Этот человек не только очень, очень болен, но я полагаю, определенно представляет собой потенциально буйный тип. Думаю, именно это подозревала мисс Рэтчед, созывая совещание. Ты разве не видишь архетипического психопата? В жизни не слышал о более явном случае. Этот человек — Наполеон, Чингисхан, Аттила, король гуннов.

Подключается еще один, вспомнив, как сестра высказывалась насчет беспокойного отделения.

— Роберт прав, Элвин. Ты разве не видел, как этот тип проявлял себя сегодня? Когда его афере помешали, он вскочил с места и был готов к насилию. Говорите, доктор Спайви, что сказано у него в карте о насилии?

— Явное пренебрежение к дисциплине и власти, — говорит врач.

— Верно. Его анамнез показывает, Элвин, что снова и снова его действиями руководила враждебность к представителям власти: в школе, на службе, в тюрьме! И я думаю, что его поведение после осечки с голосованием дает исчерпывающее указание на то, чего мы можем ожидать от него в будущем.

Он замолкает и хмурится в свою трубку, снова сует ее в рот, чиркает спичкой и всасывает в чашу огонек с громким хлюпаньем. Раскурив трубку, он бросает взгляд сквозь желтое облако дыма на Старшую Сестру; в ее молчании он, похоже, видит одобрение, поскольку продолжает с еще большим апломбом и уверенностью.

— Задумайся на минуту и представь, Элвин, — говорит он мягким дымным голосом, — представь, что будет с любым из нас, когда мы останемся один на один с мистером Макмёрфи для индивидуальной терапии. Представь, что ты подходишь к особенно болезненному прорыву, а он решает, что с него хватит твоих — как бы он выразился? — твоих «дурацких ученых мудрений»! Ты говоришь ему, не нужно злиться, а он тебе: «да пошел ты», — ты говоришь ему успокоиться, тоном старшего, разумеется, и вот уже все его двести десять рыжих психопатических ирландских фунтов[20] бросаются на тебя через стол. Ты готов — да любой из нас, если уж на то пошло, — иметь дело с мистером Макмёрфи, когда дойдет до этого?

Он сует свою трубку десятого размера в угол рта, обхватывает руками колени и ждет. Все думают о Макмёрфи — о его мощных красных руках и потертых кулаках, и как его шея высовывается из майки, точно ржавый клин. Практикант Элвин при этой мысли бледнеет, окрашиваясь в цвет дыма, который коллега выдувает ему в лицо.

— Так вы полагаете, — спрашивает врач, — будет разумно перевести его в беспокойное?

— Я полагаю, это будет по меньшей мере безопасно, — отвечает тип с трубкой, закрывая глаза.

— Боюсь, мне придется взять свои слова обратно и согласиться с Робертом, — говорит всем Элвин, — хотя, бы ради собственной безопасности.

Все смеются. Теперь они могут выдохнуть, уверенные, что нашли решение, которое устроит ее. Все отпивают кофе, кроме типа с трубкой, которому есть чем заняться — он чиркает спичками, всасывает воздух и выпускает дым, надувая губы. Наконец трубка раскуривается, и он говорит не без