Нина закончила свои вычисления и с грустью заметила:

– Профессор Лисицкий говорил, что эту теорию неоднократно проверяли на практике…

– Да, – подтвердил граф. – Думаю, так оно и было.

Потом он заметил, что уже почти восемь вечера, и предложил девочке и ее юному спутнику поужинать в «Боярском». Но, увы, Нина и Борис планировали провести еще один эксперимент. Для проведения его были необходимы велосипед, ведро с водой и весь периметр Красной площади.

Расстроился ли граф оттого, что Нина и Борис отказались составить ему компанию? Конечно, немного расстроился. И все же граф считал, что бог, способный поделить день на темные и светлые часы ровно пополам, задумал сделать летние дни дольше как раз для проведения научных экспериментов вроде этого. Впрочем, в качестве утешения можно сказать то, что у графа появилась уверенность в том, что Борис будет первым в длинной череде ребят, которые будут помогать Нине сбрасывать яйца с балюстрад и кататься на велосипеде с ведром воды.

– В таком случае я вас покину, – с улыбкой сказал граф.

– Ты хотел со мной поговорить? – спросила Нина. – Что-нибудь случилось?

– Нет, все в порядке, – заверил ее граф. – Ничего не случилось.

Он повернулся, двинулся к двери, но на полпути остановился.

– Нина…

Она подняла голову и посмотрела на него.

– Несмотря на то, что эта гипотеза проверялась много раз, я считаю, что ты правильно поступила, решив проверить их еще.

Нина задумалась, глядя на графа.

– Спасибо, – сказала она и кивнула: – Ты всегда понимал меня лучше всех остальных.

* * *

В десять часов вечера граф сидел за столиком в ресторане «Боярский». Перед ним стояли пустая тарелка и почти пустая бутылка белого вина. День стремительно приближался к концу, и графу нужно было убедиться, что все шло по плану.

Утром он встречался с Константином Константиновичем, который принес ему очередную сумму денег, из которых граф оплатил счета магазина «Muir & Mirrielees» (уже ставший частью ГУМа), кондитерской Филиппова (превратившейся в Первую московскую булочную) и отеля «Метрополь». Сидя за столом, принадлежавшим некогда великому князю, он написал письмо Мишке и попросил Петю отправить это послание на следующий день. Он также побывал в парикмахерском салоне и сделал уборку в своих комнатах. Он надел пиджак цвета бургунди (который, надо признать, был необыкновенно элегантным), положил в карман золотую монету для гробовщика, а также записку, что он хочет, чтобы его похоронили в черном костюме (который аккуратно положил на кровать) на кладбище близ имения Тихий Час, где покоились многие его родственники.

Граф убедился в том, что все его земные дела находятся в полном порядке. Его утешала мысль о том, что после его смерти в мире ничего не изменится. Собственно говоря, мир уже давно без него прекрасно обходился. Буквально на днях он стоял у стойки регистрации отеля и наблюдал за тем, как Василий что-то объяснял гостю на карте Москвы. Василий показал пальцем маршрут от отеля до Садового кольца, и графа задело то, что он не узнал больше половины названий улиц. В тот же день Василий рассказал графу, что фойе Большого театра, которое раньше было расписано синей и золотой краской, полностью перекрасили в белый цвет, а знаменитую статую Гоголя, выполненную скульптором Андреевым и стоявшую на Арбате, сняли и заменили статуей пролетарского писателя Горького. Несмотря на то, что в городе переименовывали улицы, перекрашивали фойе театров и перетаскивали статуи с одного места на другое, ни москвичи, ни гости столицы не роптали и не испытывали от этого никакого неудовольствия.

После назначения «шахматного офицера» в «Боярский» там появился еще целый ряд совершенно неквалифицированных официантов, с той тенденцией, что теперь любой молодой человек со связями и без опыта может надеть белый пиджак, приборы убирать слева, а вино разливать в стаканы для воды.

Марина, чинившая графу порванные брюки, стала главной швеей и получила под свое начало молодую девушку-швею. Кроме этого, Марина родила ребенка (дай бог здоровья ей и ее ребенку).

Нина, которую он знал еще ребенком и которая в свое время интересовалась жизнью принцесс, переезжала с отцом в апартаменты в элитном доме, построенном для партийных функционеров.

В июне прошел Четвертый съезд пролетарских писателей, но Мишка не участвовал в его работе. Он взял длительный отпуск, чтобы закончить работу над антологией рассказа (к тому времени антология разрослась до пяти томов), и уехал вслед за своей пассией Катериной в Киев, где та работала учительницей начальной школы.

Иногда граф выходил на крышу, чтобы выпить чашку кофе с мастером на все руки Абрамом и вспомнить летние ночи под Нижним Новгородом. Но за последние месяцы Абрам сильно сдал, зрение мастера ухудшилось, и ноги уже не так твердо его держали. Пчелы, словно почувствовав его скорый выход на пенсию, исчезли из ульев на крыше.

Да, жизнь продолжалась, как и всегда.

Граф вспомнил слова крестного, которые очень ему помогли, когда он только налаживал свою жизнь сразу после начала домашнего ареста. Это были слова о том, что человек должен преодолеть сложившиеся обстоятельства. Справедливости ради стоило бы вспомнить и другую историю, которую граф слышал от своего крестного отца. Это была история об одном из самых близких друзей великого князя – адмирале Степане Макарове, командире русской эскадры во время Русско-японской войны. Тринадцатого апреля 1904 года во время нападения японцев на Порт-Артур русская эскадра вступила в бой с японцами и оттеснила их корабли из бухты в Желтое море. Но после возвращения в бухту флагман эскадры наскочил на японскую мину и начал тонуть. Русские выиграли сражение, и берег был достаточно близко, но адмирал надел все ордена, поднялся на мостик и ушел под воду вместе со своим кораблем.

На столике графа стояла запотевшая бутылка белого вина. Это было шардоне из Бургундии, которое охлаждают до температуры двенадцать-пятнадцать градусов. Граф взял бутылку, вылил остатки вина в бокал и выпил за ресторан «Боярский» и те приятные минуты, которые он в нем провел. После этого Ростов встал и направился в бар «Шаляпин», чтобы выпить там последнюю стопку бренди.

Когда граф входил в бар, у него был следующий план: он выпьет бренди, расплатится с Аудриусом и засвидетельствует ему свое почтение, после чего поднимется к себе в кабинет и будет ждать наступления полуночи. Сидя над своей стопкой коньяка, граф услышал разговор двух находившихся в баре путешественников. Один из этих молодых людей был англичанином, а второй – немцем, потерявшим всякий интерес к путешествиям.

Англичанин с энтузиазмом делился своими впечатлениями о России. Ему очень понравились архитектура церквей и неистовое произношение языка. Немец же утверждал, что единственным вкладом в общемировое достояние, который сделали русские, является водка. После чего, видимо, чтобы подтвердить свои слова, допил содержимое стакана.

– Перестань, – ответил англичанин. – Это же несерьезно.