– От и обломись тебе, Система! Не всё на свете перекроить-то можно, от взять да запросто поменять без спросу. Ибо человек предполагает, а Бог, Он располагает! Как от решил Боженька, что тому Шекспиру тщеславным быть, так нипочём уж человеку-то земному той воли не поменять.

– Не очень вас понимаю. Типа мы всё сделали правильно?

– Задание от провалили, беса махонького не заметили, изгнать-то даже не попытались, да ещё и раздули оного до полного от безобразия. Однако же! Вопреки всему, думается, по гамбургскому-то счёту, от победил ты.

– Гав?

– Оба, – поправился старец. – Вы оба. Взяли от да и победили Систему. А сие не радовать не может. Так что от чего-чего, а ужин вы заслужили. Эй, Анчутка!

– Ваше святейшество? – Из-за кухонной занавески мгновенно высунулась заботливая морда безрогого красавчика.

– А накрывай-ка от на стол. Трапезничать будем.

– Пер фаворе![4] – по-итальянски откликнулся бес.

И буквально через пять минут на столе дымилась большая миска спагетти ручной лепки, посыпанных тёртым сыром, стояли тарелки с соленьями, красиво порезанными соломкой, слегка поджаренный белый хлеб был натёрт чесноком и томатной пастой, а из обычного ледяного самогона с вареньем и мёдом получились две кружки прекрасного коктейля.

Когда мы сели, взяв в руки вилки, наш новый нечистый повар (жутко антинаучное словосочетание) зажёг свечи, встал в дальнем углу, прокашлялся и хорошо поставленным голосом запел:

Ох, поверьте, за последние полгода меня очень трудно удивить, но сегодняшние посиделки в стиле старого КСП «Торонто», конечно, пробивали дно. Думается, что отец Пафнутий был несомненным авторитетом практически во всех вопросах, но чтобы вот так запросто взять и пристроить к домашнему хозяйству конкретного беса – это всё равно как… Как бы поделикатнее выразиться?..

– Да ешь уже, Федька! За свои-то грехи я от сам и отвечу, что пред Господом, что пред Святым Синодом. И надо сказать от, коктейли-то удались, да?

– Милле грацие[6], – с улыбкой поклонился Анчутка.

Гесс скорчил недоверчивую морду, но от своей порции овощей и рыбы по-неаполитански, тартара из говяжьего фарша со свежим яйцом и ягодами не отказался. При виде полной миски он вообще терял принципиальность. С другой стороны, я точно знаю, что он, будучи образованным псом, с чужих рук, без разрешения, не ест и еду с земли не поднимает.

Да, как ни страшно это звучит, но именно так травят чужих собак «дружелюбные» соседи – куском колбасы с иголками, заботливо положенным у порога. Батюшка об этом знал, он сам дважды убирал такие «подарки», поэтому и воспитывал маленького добермана в терпеливой строгости и отеческом внимании.

Невзирая на общепринятый запрет, православный священник всегда держал собаку дома.

Считается, что собакам место во дворе, в будке, а в доме благословляется иметь кошку. Не буду в очередной раз вдаваться в истоки этого странного суеверия, спорить или дискутировать по этому вопросу. Мы этого касались выше, помните?

Так вот, кошки у нас не было, потому что отец Пафнутий их дважды заводил, но они бесов боятся. А маленький косолапый щенок покорил его сердце, потому что не боялся ничего!

Да, старец уважал храбрость слабого перед сильным. Как я впоследствии узнал (а делился воспоминаниями он постепенно), за многие годы кто только и в какие инстанции не жаловался на мятежного батюшку. Охлобыстин как поп был перед ним просто мимимишным котёнком.

Моего наставника расстригали трижды, два раза в тюрьму сажали на трое суток, штрафовали без счета за административные или общественные правонарушения, раз шесть били кучей в разных тёмных местах, а он ни разу ни на кого даже заявления в милицию не написал.

Отец Пафнутий прощал всех, до кого не мог дотянуться кулаком, а сам снова и снова возвращался к церкви. Не могу сказать, что это был какой-то очень уж прогрессивный образчик современного российского священника, но ведь я и сам никогда не был идеальным учеником, так что в этом смысле мы, пожалуй, вполне нашли друг друга.

Наверное, наши отношения трудно было назвать братскими, родственными или чисто педагогическими. Нет, мне кажется, всё было чуточку глубже. Без сериальной сентиментальности, скорее на уровне интуитивного человеческого понимания, что всегда связано со столь же непререкаемым доверием с обеих сторон. Боюсь, что для более внятного объяснения этой философской дилеммы пришлось бы написать отдельную книгу. Поэтому фиг с ней.

Вернёмся к нашим баранам. Теперь по утрам, если я не занят по службе при храме, у меня были тренировки рукопашного боя с бесом. Я вновь пытался применить все наставления отца Пафнутия, но, как и говорилось, то, что легко в теории, как правило, весьма непросто на практике.

Когда он первый раз закинул меня на крышу сарая, мой доберман тихо подошёл самой вальяжной походкой, слегка качая задом, и без предупреждения цапнул нечистого промеж ног. После чего, не разжимая зубов, прорычал:

– Учи его, а не бей. Я один раз кусь – и ты без сервелата. Повторить?

– Найн, найн, найн, майн фюрер Гесс! – едва дыша, пропищал нечистый. – Я буду очень, очень стараться, я… Уй-ё-о, больно же-е!..

– Это я ещё был нежен, – честно предупредил пёс, разомкнул челюсти и гордо отошёл в сторону, в красивой позе сев у крыльца.

Должен признать, что урок усвоили мы оба. Анчутка больше не пытался меня убить, а я постепенно навострился просто предугадывать его движения, вовремя отклоняясь с линии удара. Через каких-то три-четыре дня мне удавалось не только давать ему сдачи, но и переходить в атаку.

А в свободное от общих тренировок время эта стройная боксёрская груша отлично готовила, устраивая нам ужин во французском, сицилийском, грузинском, греческом, польском, испанском или украинском стиле. Что, кстати, всегда было вкусно, сытно и ярко!

Хоть нам готовил безрогий бес, но отец Пафнутий привычно благословлял любую трапезу, так что злонамеренного отравления мы могли не опасаться. Георгиевская лента, по словам батюшки, при правильно подобранной православной молитве обретает особую силу.

Недаром за одно её ношение в ряде стран можно и в тюрьму загреметь. А почему? Потому что нечисть любого упоминания о святом Георгии боится, как огня небесного!

Ну а поздними зимними вечерами, когда святой отец тушил свет, укладываясь спать, мы втроём, бывало, ещё сидели в сенях почти до полуночи.