– Теперь да.

Она уловила акцент на слове «теперь». Парень больше ничего не сказал. Он спешил, ему не хотелось отвечать на вопросы, ответы на которые он и сам не знал. На обратном пути он снял мокрую, в кровавых разводах майку, вытер обратной стороной лицо и руки. Перед тем, как захлопнуть за собой дверь, Макс обернулся, и Бьянка заметила темную засохшую блямбу на груди. В этот момент она услышала стон и подбежала к сыну. Сзади раздался хлопок сработавшего замка. Томаш задыхался. Она потрогала лоб и тут же отдернула руку, как от горячего утюга. Бьянка схватила первую попавшуюся тряпку в шкафу и бросила под ледяную струю в ванной. Тряпка оказалась большой двуспальной простыней. Почти не отжимая, Бьянка укрыла Тома с головой. Ткань нагревалась мгновенно, и Бьянка сбилась со счета, сколько раз ей пришлось бегать в ванную, чтобы охладить и намочить простыню. Под утро жар немного спал, дыхание стало ровнее, без судорожных всхлипов и долгих беззвучных пауз. Именно эта мертвая затяжная тишина пугала Бьянку до обмороков. Каждый раз она с ужасом ждала, чтобы Том сделал новый вдох, и воздух с клокочущим бульканьем прорвался в грудь.

– Феликс? Можешь приехать? Пожалуйста.

Бьянка приоткрыла дверь, заметив свет фар за окном.

– Никаких вопросов, нужно, чтобы ты осмотрел его, – она просунулась в щель, Феликс стоял на крыльце.

– Если ты меня не впустишь, я не смогу этого сделать.

– Входи, – Бьянка отошла в сторону.

Умелые чуткие руки скользили по телу Томаша, в который раз прощупывая миллиметр за миллиметром, чтобы не пропустить ни малейшей трещины.

– Ничего, абсолютно, – Феликс поднялся и отступил на пару шагов от дивана, цепким внимательным взглядом рассматривая Тома со стороны. Потом посмотрел на Бьянку в ожидании хоть каких-то объяснений.

– Ты уверен, что переломов нет?

– На 99 и 9. Но я бы хотел повторить снимки на другом аппарате. Его кости выглядят менее плотными, не критично, но все же. А ты уверена, что ничего не хочешь рассказать?

– Не сейчас, умоляю. Поезжай домой, – она не поднимала глаз, просто не смотрела в его сторону, словно говорила с кем-то другим.

Уже на пороге Феликс поймал ее руку.

– До каких пор ты будешь гнать меня из своей жизни?

Бьянка дотронулась подушечками пальцев до его губ, притянула за шею и поцеловала. Так же неожиданно отстранилась и уперлась лбом в дверь.

– Домой, поезжай домой.

И добавила, когда он спускался по ступенькам в темноту:

– Спасибо. Мне было чертовски трудно набрать твой номер.

– Ненормальная, ничего не изменилось, я по-прежнему твой друг.

Пугливое утро заползало в щелки между штор. Бьянка встряхнула головой. Неужели уснула? Она посмотрела на Тома. Он перевернулся на бок, лежал открытым, волосы почти высохли, но одежда все еще оставалась сырой. Диван и ковер – в бордовых пятнах, на полу – куски грязи и песок. Руки Тома не отмылись до конца, коричневый налет трескался и осыпался чешуей. Его знобило – легкие судороги пробегали по телу сверху вниз, а пылающий румянец на щеках сменился на безжизненную желтушную бледность.

Бьянка подскочила и попыталась стащить мокрые штаны и футболку – безуспешно, одежда прилипла и не поддавалась. Робкий стук в дверь напугал ее. Бьянка замерла и прислушалась – шорох у двери и стук повторились. Набросив плед на Томаша, Бьянка вышла в прихожую. Пол под ногами раскачивался, туловище казалось гуттаперчевым, она с трудом доковыляла до двери и посмотрела в глазок. На крыльце стояла Даша, Бьянка тут же узнала длинноволосую подружку Томаша. Она щелкнула замком, солнечный луч ударил в лицо и ослепил на несколько секунд. Голос девушки прозвучал как из глубокого колодца.

– Томаш? – только и смогла разобрать Бьянка. Она зажмурилась и отошла, указав жестом, что можно войти.

Зрение постепенно возвращалось, и Бьянка стала различать сначала очертания, потом уставшее испуганное лицо и красные припухшие глаза Даши.

Не дождавшись ответа, девушка пошла в комнату. Леденящий ужас сковывал ноги, она передвигалась осторожными неловкими шагами и вскрикнула, увидев Тома на диване, закрыла лицо руками, заплакала. Бьянка протиснулась мимо нее в проходе и подошла к сыну.

– Мне нужна помощь, – она посмотрела на Дашу, особо не надеясь, что та наберется духу подойти ближе, и тем более помочь стащить одежду.

Но, к удивлению, Даша резким движением вытерла слезы и страх, подошла к дивану и опустилась на колени, подобрав свесившуюся руку Тома.

– Что они сделали?

– Вопрос в том, что он сделал, – голос Бьянки прокатился холодным звоном.

Даша подняла глаза и посмотрела на Бьянку.

– Он рассказал тебе?

– Что он – «хрустальный»? Но это не важно, ничего не значит…

– Ты даже не представляешь, как это важно, – Бьянка поняла, что девушка знает только часть тайны.

– Послушай, – Бьянка снова попыталась снять сырую футболку с сына, на этот раз, с помощью Даши, получилось, – ближайшие дни ему будет очень тяжело, я не знаю, сколько это продлится, и мне понадобится еще кто-то.

– Я останусь, вы можете рассчитывать на меня, – Даша захлебывалась в словах, ей хотелось так много сказать: как она виновата, как извиняется и как бы хотела все исправить, а еще Томаш очень, очень ей дорог, но тяжелый, уничтожающий взгляд Бьянки лишал дара речи, отуплял и пугал ее до смерти.

– А твои родители?

– Ничего, все в порядке, я смогу, – Даша мотала головой, потом прижала ладони к вискам. – Мой бывший парень, это он, – из глаз снова покатились слезы.

– Какая разница, – Бьянка пожала плечами и отвела взгляд. Даша громко вздохнула. – Нужно брюки снять. Слава богу, нет переломов.

– Вы не вызывали скорую? – девушка от удивления села на пол.

– Врачи здесь не помогут. Нужно просто ждать, – Бьянка подложила руки под спину Тома. – Я постараюсь приподнять его, а ты стяни джинсы.

На теле сына Бьянка так и не нашла ни синяков, ни ссадин. Сомнений не оставалось. Она закусила губы от отчаяния.

– Боюсь, мальчика не остановить, – она нагнулась и поцеловала сухой горячий лоб, укрыла пледом и промокнула влажным бинтом потрескавшиеся губы.

– Что значит – не помогут врачи? – Даша все еще сидела на полу.

– Я приму душ, не отходи от него. Пожалуйста.

* * *

Три бессонные ночи, три сумасшедших длинных дня Бьянка и Даша дежурили около Томаша, жар сменялся ознобом, температура взлетала до предельной, затем падала и снова зашкаливала. На четвертые сутки Том пришел в себя. Он так обессилел, что длинные густые ресницы стали неподъемными, глаза открывались с трудом и вместо небесно-голубых стали серыми и тусклыми.