– А как блистательно было разыграно нападение на реке! Настоящие пули, настоящая кровь! – Аббас оскалил зубы, став похожим на хищного зверя.

Филатов снова не ответил. Да, собственно, Аббаса его ответы и не интересовали – он просто предвкушал, как убьет врага, и не слишком торопился, потому что, когда курок будет спущен, все удовольствия останутся позади.

– И взрыв яхты был рассчитан по минутам, каждая мелочь учтена, – Аббас отошел от Филатова и встал сбоку от двери, опустив оружие. – За исключением одного – меня на борту в это время не было. Но я все видел и, скажу вам прямо, получил определенное удовольствие.

Теперь Филатов вообще ничего не понимал: появление Аббаса можно было объяснить только тем, что хитроумный взрыватель Барри не сработал. Но если яхта все-таки уничтожена, то как мог уцелеть Аббас?

– А вы, я смотрю, приготовились к встрече. Цветы, шампанское… – Аббас присел на корточки около пакета с подарками для Зоюшки и, не отводя глаз от Филатова, вытащил оттуда какого-то пушистого зверя, – и конечно же игрушки.

– Не трогай!

Филатов сделал шаг вперед, но Аббас тут же вскинул пистолет и выстрелил. Послышался хлопок, как будто муху ладонью прихлопнули, и сверху посыпалась бетонная крошка. Филатов невольно обернулся – в стене, чуть выше головы расползлось трещинами отверстие.

– Но я должен разочаровать вас, господин Филатов, – на лице Аббаса появилась издевательская усмешка, – мне почему-то кажется, что трогательная встреча не состоится.

– Почему? – вырвалось у Филатова.

– Ваша Тинни вместе с дочкой решили совершить морскую прогулку, – Аббас скорбно покачал головой, – и надо же такому случиться, сели на мою яхту.

У Филатова перехватило дыхание, точно холодный медный обруч сжал грудь.

– Врешь… – прохрипел он.

– Я все понимаю, вы надеялись спрятать их, защитить, и такое стремление, безусловно, похвально, – Аббас вынул из кармана игрушечного щенка Зоюшки и бросил его Филатову. – Но маленький радиомаячок, сущая безделица, между нами говоря, разрушил все ваши планы.

Филатов с ужасом смотрел на щенка, а тот как ни в чем не бывало весело поблескивал глазками-пуговками. Расчет был точным – ребенок никогда не бросит любимую игрушку! Он прислонился к стене, чтобы не упасть. Страшная правда змеей вползала в сознание: Тинни и Зоюшка погибли, их больше нет и никогда не будет! Только что он живо, можно сказать – с удовольствием представлял себе, как разрушенная взрывом, пылающая яхта уходит под воду, как умирают его враги. Но теперь он знает, что в этом аду были его близкие.

– Я в общем-то ничего плохого не имел в виду, когда брал их на борт, – продолжал Аббас. – Просто хотел немного подстраховаться, на случай если вы вдруг вздумаете напасть на меня в море. Так что виноват во всем наш весельчак Джеймс…

Аббас вдруг замолчал и прислушался – вроде бы кто-то поднимается по лестнице. Но Филатов этого не заметил, он даже не смотрел в ту сторону, пытаясь осмыслить смерть близких людей. И тут дверь открылась, и в комнату ворвался Барри.

– Тинни и дочка пропали! – воскликнул он.

– Какое тонкое наблюдение! – усмехнулся Аббас.

Хлопок выстрела вывел Филатова из состояния оцепенения. Он поднял голову и увидел, как Барри дернулся, схватился за грудь, а потом бросился на Аббаса с невероятной для своей толщины скоростью. Хлопнул еще один выстрел – почти в упор, но Барри было уже не остановить! Он налетел на Аббаса и коротким ударом выбил пистолет. Несколько мгновений противники, точно пьяные, покачивались, вцепившись друга в друга, а потом рухнули на пол. Барри оказался сверху, его пальцы безошибочно нашли горло противника и сомкнулись на нем.

Филатов видел, как расползается кровавое пятно на спине Барри. Он понимал, что надо помочь раненому товарищу, но совершенно не представлял, как это сделать. Детство Филатова было безоблачным, ему не приходилось кулаками отстаивать свое право ходить по своей улице. В институте, а потом на работе его окружали люди, которые могли сделать подлость, обмануть, подставить, но не причинить физическую боль. И бороться с ними приходилось теми же методами. Да, собственно, ничего другого Филатов не знал и знать не хотел. Он вообще не представлял себя дерущимся. В гуще беспорядков как политик бывал. А сжать кулак и ударить человека – нет, это было решительно невозможно!

Противники катались по полу, круша мебель, наверху оказывался то один, то другой, но все попытки Аббаса избавиться от железной хватки были бесполезны. Барри как вцепился в горло врага, так и не отпускал, только крепче сжимая пальцы. Постепенно Аббас стал слабеть и, когда Барри удалось придавить его к полу, уже не смог отбиваться, а только судорожно скреб ногтями по рукам, несущим смерть. Филатов видел его перекошенное лицо, слышал тяжелое дыхание, переходящее в хрип, и какая-то часть сознания протестовала – нельзя убивать человека! Но остальной Филатов не желал этого слышать и знать. Кровь за кровь, смерть за смерть!

Наконец Аббас затих, его руки с тяжелым стуком упали на пол. Барри как-то странно выдохнул и завалился на бок, точно сломанная кукла. В первый момент Филатову показалось, что он сейчас встанет и скажет что-нибудь вроде: «Ну и повозиться мне пришлось!», но потом Филатов понял – Барри ничего не скажет и никогда не встанет. Слишком серьезное ранение, слишком большая потеря крови. Непонятно, как он вообще в таком состоянии смог справиться с Аббасом…

Борьба закончилась, Барри и Аббас лежали неподвижно, вокруг растекалась кровь. Филатов смотрел на мертвых. Ему доводилось видеть смерть, но насильственную – никогда. Только сейчас он осознал, как зыбка и тонка преграда, отделяющая человека от небытия. Вот он вроде бы есть – дышит, говорит, двигается, а вот его уже нет. Совсем нет. На Филатова вдруг навалилась страшная слабость. Он почувствовал, как комната покачнулась и пол стал уходить из-под ног. Чудовищным усилием воли Филатов сделал несколько неверных шагов и, едва успев привалиться к стене, сполз вниз. Он не был ранен, но…

Филатову было очень жалко Тинни, такую молодую, красивую, любимую. Женщину, которая среди бед и войны просто хотела найти немного счастья. Но она умерла. Умерла случайно и как-то глупо. Про смерть дочери вообще не хотелось думать. Филатов вспомнил не доеденное Зоюшкой мороженое, вспомнил, как она украдкой проглотила последний кусочек, как послушно пошла за Тинни.

Филатов обхватил голову руками и застонал. Он понимал, что переживет все это, свыкнется, человек вообще живучее существо, но сейчас ему хотелось только одного – отключиться, впасть в спасительное забытье. А еще он понимал, что цэрэушник Барри погиб, спасая его. Вот так бывает – всю жизнь ругал американцев, а сегодня они его спасли.

И забытье пришло. Это было похоже на сон – он вроде бы осознавал себя, видел комнату, видел лежащих Барри и Аббаса, но все это казалось таким далеким, туманным, что почти не беспокоило. В голове зазвучали тысячи голосов, они что-то говорили Филатову, но все сразу, и он ничего не понимал. Разрозненные отрывки воспоминаний, похожие на кадры порванной пленки, возвращали его то в Москву, то в Багдад, точно вся прожитая жизнь пробегала перед глазами.