Людей, моя дорогая, можно смело разделить на две группы: одни умеют справляться со своими чувствами, владеть ими, другие живут в плену своих эмоций. Как же я могу считать свое исследование успешным, если пока еще не знаю, к какой из групп следует отнести мою героиню. Пока она, безусловно, тяготеет к последней, но что такое двенадцать лет? Дитя! Я могу предполагать, но жизнь способна внести свои коррективы. Подозреваю, что работать придется еще долго. Есть ли у меня время?

Как-то быстро жизнь пролетела. Ты опять станешь сокрушаться и говорить, что я потратила отпущенные мне годы на психов, но знаешь, что я тебе отвечу? По-моему, то место, где ты живешь, тоже нельзя считать пристанищем людей с абсолютно здоровым самосознанием.

Да, Славочка, все мы стареем. А дети наши уже совсем взрослые. Я познакомилась с твоей будущей невесткой. Славная девочка. Все же хорошо, что есть в мире любовь. Она заставила нашего юношу сделать наконец то, о чем мы с тобой так долго мечтали: перевестись в Москву. И ко мне поближе, и возможностей больше. Как только получит диплом, помогу ему устроиться.

Пиши, а лучше приезжай. Надеюсь, тебе разрешат приехать на свадьбу.

Целую. Я.

— Мэри, — Натали визжит, соскальзывает с коленей Алины и кубарем катится к двери, едва заслышав голос любимой тетки.

— Вот и мы, — Маша вносит племянницу обратно в комнату. Натали висит у нее на шее.

— Слезь! — коротко одергивает ребенка Алина.

— Оставь, мне не тяжело.

«Меньше всего я думаю о том, тяжело тебе или нет».

— Слезай, говорю!

— Но мамочка, — Натали недовольно кривит губки.

Алина практически силой вырывает дочь из объятий сестры:

— Пойди поиграй!

Натали уже открыла рот, чтобы издать оглушительный рев.

— Заберите ребенка! — кричит Алина няне куда-то в глубь квартиры. Приказ незамедлительно исполняется.

— Зачем ты так? — просто спрашивает Маша.

«А как? Сначала ты себе присвоила моих родителей, теперь отбираешь ребенка. Конечно, своих-то нет. Просчитались твои звезды с замужеством. Видно, есть на свете справедливость. И в твоем вечном празднике нашлось место серым будням. Интересно, пошла бы ты за Арчи, если бы знала, что он стреляет только холостыми?»

— Зачем ты так? — неожиданно повторяет сестра.

— Ладно, проехали. Ты слишком много ей позволяешь.

— Она же ребенок, Алиш.

— Правильно. Сейчас ты сажаешь ее на шею, а потом не будешь знать, как ее оттуда снять.

— Ей всего три года.

— Уже.

— Хм… Я как-то не подумала.

«А ты никогда не думаешь. Разве ты думала тогда, когда привезла с собой на Камчатку этого придурка — моего бывшего мужа, — о том, что все так обернется. Конечно, никто не мог предполагать, во что это выльется. Конечно, я сама сделала выбор. Но если бы не ты, черт возьми, я бы с ним даже не познакомилась!»

— Будешь кофе? У меня есть пятнадцать минут.

— Давай.

«Это твое вечное, легкое „Давай!“. Как же я его ненавижу! „Ты летишь в командировку на Камчатку? Чудесно. А давай я прилечу к тебе туда, у меня как раз есть несколько свободных дней. Что? Далеко? Конечно, не близко. Но от Аляски практически рукой подать. Как это нет рейсов? А на что нам Вильгельм Арчибальд Третий с его личным самолетом? А давай я привезу с собой одного человека. Он уже просто бредит знакомством с тобой. Кстати, он владеет очень популярным журналом и планирует открывать рубрику путешествий. Тебя это может заинтересовать. Его-то уже все заинтересовало, и не только твое творчество, но и твои фотографии. В смысле, не твои, которые ты делаешь, а твои — твои, понимаешь? А давай ты покажешь Биллу Долину гейзеров? Нет, я не поеду. Слишком холодно. Боюсь, пальцы не разогнутся потом неделю, а у меня через три дня концерт. А давай ты согласишься на его предложение. Подумай, какие перспективы откроются перед тобой. Нет, я не сомневаюсь, что ты и сама сделаешь себе имя, уже сделала, но от таких партий не отказываются. Какие неоконченные дела в Москве? Какая такая важная встреча? Не помню я никакого Гальперина! Какие билеты? Нет, не помню, извини. Не знаю. Знаю только, что ты рискуешь, заставляя ждать такого человека. Я знаю, что ты меня ни о чем не просила. Нет, я не считаю, что устраивать жизнь своей сестры — значит совать свой нос в чужие дела. А давай ты не будешь злиться. Ты позвонила ему? Сказала, что согласна? Умница! А почему у тебя грустный голос? А давай вы поженитесь в нашу годовщину. Будем потом отмечать двойной праздник. Как это не будет свадьбы? Как это с тебя хватило? И не думай даже, слышишь? Ты — американка и должна понимать, что брак с таким человеком должен быть застрахован. А давай я познакомлю тебя с адвокатом“. Вот это действительно оказалось единственным стоящим из твоих бесконечных „давай“, потому что, когда я разводилась, составленный брачный контракт позволил обеспечить Натали безбедное будущее даже в том случае, если со мной что-то случится, а ее папаша наплодит к тому времени еще с десяток таких Натали».

— Все-таки кофе ты варишь потрясающе. У меня никогда такой не получается.

«И не получится. Такой кофе умеет варить только Билл. Должна же была случиться хоть какая-то польза от этого замужества. Естественно, кроме Натали. Хотя замужество тут ни при чем. Натали — это отдельный вопрос. Твой вопрос. Твой больной вопрос. Я всегда любила решать твои больные вопросы. Если бы не ты, не было бы никакой Натали. Сколько времени мне понадобилось, чтобы понять, что мой брак — очередная ошибка, очередная неудачная попытка убежать от себя и приблизиться к тебе. Но как я могла приблизиться к твоему счастью, если не только я не любила своего мужа, но и он не любил меня. Билл, безусловно, гордился мной, ему льстил талант жены, который стал приносить дополнительные копейки. Но он ценил во мне только это — умение фотографировать. На остальное ему было плевать. Он никогда не старался даже не понять меня, нет. Хотя бы узнать. Познакомиться поближе. Так уж получилось, что ни один из мужчин, когда-либо спавших со мной, не пытался проникнуть глубже моей… Андрей, конечно, претендовал на роль душеприказчика, но тут уж я не собиралась его назначать. Так вот о Билле. Знаешь, что он сказал, когда я рыдала, прочитав последнее письмо отца? Письмо было написано тебе, но ты привезла его с похорон (я тогда не могла поехать в Москву — Натали было две недели) и сказала, что там есть что-то для меня. Нельзя, понимаешь, совершенно невозможно быть настолько порядочным человеком. За каким чертом, дойдя до слов „для Алины“, ты не удосужилась прочитать дальше? Если бы ты это сделала, я бы не получила очередной плевок и смогла бы утешать себя мыслью, что хотя бы в последние минуты жизни он опомнился, прозрел, хотел видеть меня рядом. Знаешь, что там было написано? Конечно, нет. Я ведь тебе не сказала. Он написал: „Алина, позаботься о Маше“. И все. Ни здравствуй, ни прости, ни прощай. Даже последнее слово о Маше. Зато с Биллом я разоткровенничалась. И знаешь, какова была реакция? „Не грузись, бэйби! Мой отец тоже был странным чуваком“. Меньше всего в тот момент мне хотелось слышать о странностях его папаши. Это было последней каплей, после которой я поняла, что пора заканчивать с этим фарсом».