— Вы видите в будущем многочисленные войны? — Внезапно Хэй пожалел, что позволил президенту отговорить его в июле от отставки.

— Да. — Высокий резкий голос сменился вдруг низким и для его хозяина почти медоточивым. — Я предвижу также нашу миссию — править, как это делала когда-то Англия, но в масштабах мира…

— Всего мира?

— Может сложиться и так. Но очень многое зависит от того, что мы за люди — сейчас и в будущем. — Лицо его исказила гримаса. — Наш народ поразили слабость, любовь к комфорту, недостаток мужества…

— Вы по-прежнему должны вдохновлять нас своим примером.

— Именно это я и пытаюсь делать. — Рузвельт был абсолютно серьезен. Хэй вспомнил слова Генри Адамса: «Голландско-американский Наполеон». Почему бы и нет? А как иначе начинаются империи?

— А теперь, мистер президент, я должен подвести под наши последние приобретения юридические подпорки.

— Генеральный прокурор сказал мне, что не следует допускать, чтобы наши великие достижения пострадали от тех или иных соображений легальности. — Рузвельтовский смех показался Хэю более всего похожим на лай сторожевого пса.

Когда Хэй поднялся, комнату вдруг заполнил темно-зеленый дым, сквозь который проблескивали золотые звезды. На мгновение ему показалось, что он теряет сознание. Но Теодор тут же оказался с ним рядом, поддержал его.

— Что с вами?

— Ничего, спасибо. — Кабинет президента принял свой прежний вид. — У меня часто кружится голова, когда я резко встаю со стула. Но странная вещь, мне показалось, что я в кабинете мистера Линкольна. Эти темно-зеленые стены и золотые звезды по числу штатов, которые пытались отделиться.

Рузвельт проводил его до двери, крепко сжимая своей пухлой рукой руку старого государственного секретаря.

— Я вижу его иногда.

— Президента?

Рузвельт открыл дверь в комнату секретаря.

— Да. То есть, я отчетливо его представляю. Это бывает обычно ночью, в коридоре, в дальнем конце на втором этаже…

— Восточное крыло, — кивнул Хэй. — Там стоял бачок с охлажденной водой, у двери в его кабинет. Он поглощал огромное количество воды.

— Посмотрю в следующий раз, когда его увижу. Он всегда очень печален.

— У него было для этого много поводов.

— В сравнении с его проблемами мои — ничтожны. Это так странно, соизмерять себя с ним. Не думаю, что я нескромен, когда говорю, что я на голову выше большинства политических деятелей нашего времени. Но когда я думаю о его величии… — Рузвельт вздохнул. Это был совершенно нерузвельтовский звук. — Вам следует отдохнуть, Джон.

— Как только будет подписан договор, я уеду на юг.

— Здорово! — Рузвельт снова стал своим лучшим имитатором.

4

Громкий гулкий звук удара металла о ствол дерева заставил Каролину и Маргариту подбежать к окну их дома в Джорджтауне. Каким-то образом автомобиль съехал с Эн-стрит на тротуар и врезался в самую крупную из Каролининых магнолий. За рулем сидела Элис Рузвельт в шляпе с перьями, надвинутой буквально на глаза, а рядом хорошенькая и насмерть перепуганная Маргарита Кассини делала руками движения, которые Каролина не могла назвать иначе как заламыванием рук, что было свойственно ее собственной Маргарите, склонной к театральным жестам.

Каролина выбежала на улицу, где пожилой негр старался открыть заклинившую дверцу со стороны Элис.

— Тормоза! — в голосе Элис звучали обвинительные нотки. — Они же не работают. Виноват твой шофер.

— Когда отец узнает, это будет моя вина. — Маргарита вышла из машины. Каролина помогла негру высвободить республиканскую принцессу, которая тут же подвинула шляпу на место, выпрыгнула на землю, поблагодарила негра и распорядилась:

— Скажите полицейским, пусть заберут этот хлам в российское посольство на Скотт-сёркл. Самый уродливый дом. Ошибиться невозможно.

— Мой отец… — начала Маргарита.

— Твой отец? Мой отец! Вот в чем проблема. После того что произошло, он не позволит мне купить машину. — Элис повела Каролину в ее собственный дом, а Маргарита Кассини тем временем давала негру подробные инструкции.

— Я совершенно его не понимаю. Иногда мне кажется, что он живет в другом столетии. Я выбрала восхитительную двухместную машину. Потрясающую! Он сказал «нет». Никогда. Женщины не должны водить машину, курить и голосовать. Насчет голосования я, конечно, согласна. Это просто удвоит число голосов, но не изменит результат. И все равно… Ну, как тебе замужем?

Они зашли в гостиную в задней части дома, окна которой выходили в небольшой сад, где в это время года росли только зловещие хризантемы. Деревья сбросили листву, а в маленьком пруду всплыл брюхом кверху, скорее всего, из-за переедания, крупный карась.

— Тихо. В общем, как раньше. Джон, в основном, в Нью-Йорке по делам юридической конторы. Я, в основном, здесь из-за газеты и, конечно, ребенка.

Двухмесячная Эмма Эпгар Сэнфорд оказалась не столь шумным ребенком, но пока еще не самым приятным обществом, хотя ее присутствие в доме было благотворным. Каролина, презрев совет Маргариты, кормила дочь грудью и с изумлением обнаружила, что грудь заметно увеличилась и отяжелела. Впервые в жизни она соответствовала моде большого тучного мира.

Маргарита Кассини вошла в гостиную без всякой театральности. Каролина восхищалась ее красотой, но вряд ли чем-то еще. Тень Дела пристала к ней мистическим образом. Каролина слышала разговоры о том, что расколовшийся пополам на тротуаре в Нью-Хейвене опал был подарком княжны Кассини. Очевидно, борьба вымысла с правдой нескончаема. Маргарита прямиком направилась к открытой коробке шоколада от Хайлера, главного вашингтонского кондитера. В каждом доме заказывали свою смесь, и Каролина ввела в моду белый шоколад, новшество, породившее споры в тех кругах, где жадно выискивала светские новости ее «Дама из общества».

— Не ешь шоколад. Растолстеешь, — сказала Элис. — Я никогда не ем десерт. Только мясо с картошкой, как отец.

— Будешь такой же плотной, как он, — сказала Маргарита, и в ее лице появилось вдруг что-то монгольское — или татарское? — или это одно и то же? Дружба между мадемуазель Кассини и Элис была притчей во языцех, отнюдь не только в кругах «Дамы из общества». В конфликте, возникшем между Россией и Японией, президент Рузвельт склонялся на сторону японцев — к возмущению Кассини, который кричал в присутствии Каролины:

— Этот человек — язычник! Мы — христианская нация, как и Соединенные Штаты, а он поддерживает диких желтых язычников.

В Белом доме с печальным видом осуждали жадность русских. Администрация была готова принять предложение японцев об аннексии русскими Маньчжурии, если при этом им разрешат захватить Корею. «Трибюн» пыталась сохранять объективность, но все же стараниями Тримбла склонялась на сторону России. Президента это бесило. В центре новой комнаты заседаний кабинета министров он прочитал Каролине длинную лекцию о приливах в истории под портретом Линкольна, который выглядел удивительно отстраненным и