Он ведь должен пойти в университет. Просто нелепо, если он, при всех своих способностях, не поступит в Оксфорд или Кембридж, когда даже самые бездарные ученики уже готовятся поступать в разные новые вузы, в которые сейчас превращены бывшие политехнические училища. Одно время доктор Гош отвозил Анвара в школу на машине и ждал у ворот, чтобы сын не сбежал. Анвар тем временем выходил из школы через спортивную площадку, затем через автопарк и, пригнувшись, пробирался по задним дворам. Но все это было год назад. Как только ему исполнилось шестнадцать, никто уже не мог сопровождать его и следить за тем, чтобы он ходил в школу. Ему теперь и дома жить не обязательно, и жениться можно при желании – но желания у него, конечно, не было. Он только голосовать пока не мог, но кому это нужно?

Сначала он говорил родителям, что ночует у друга. Возможно, они поверили только потому, что хотели поверить. Им очень хотелось думать, что сын у них такой же, как все. Он время от времени появлялся дома, оставался на ночь или две – высокий, худой, в безукоризненных темных костюмах, пахнущий кокосовым мылом, с которым любил принимать душ. Мена Гош с радостью стирала бы его рубашки и белье, если бы он предложил, но он всегда сдавал вещи в прачечную на Эджвер-роуд. Его родители были общительными людьми, и он часто ходил с ними на вечеринки и званые обеды. Своих родственников он называл «тетушками» и «дядюшками». Помогал сестрам с уроками и провожал их в гости по вечерам. У него всегда водились деньги.

Доктор Гош внушил себе, что его сын просто экономный и умеет обращаться с деньгами, которые получает от родителей. Однако его туфли ручной работы и кольцо с камнем, – вероятно, бриллиантом, – заставили отца задуматься. Об Оксфорде речь уже давно не шла, и отец использовал каждый визит сына домой, чтобы убедить его освоить хоть какую-нибудь профессию, на всякий случай. Стать электриком или водопроводчиком. Но обычно через два-три дня Анвар опять исчезал. «У меня есть несколько хороших друзей в Бэйсуотере», – говорил Анвар. Это было правдой, потому что Джулитта и Флинт жили в комнате на Спринг-стрит. «Свою комнату», как он ее называл в кругу друзей, он снимал у одного турка, у которого было еще человек шесть жильцов в отдельных комнатах. Мистер Шекет держал в подвале нелегальную фабрику. Там за швейными машинками, в полутемном помещении, по двенадцать часов в день работали пятнадцать женщин.

Джеймс больше не звонил. Первые несколько дней, после того, как он оставил их с Уиллом на ступеньках дома, Бекки чувствовала только горькую обиду. Он просто помешан на условностях, раз смог бросить ее лишь потому, что у нее объявился родственник, уснувший на улице. Как можно так просто исчезнуть, не потребовав объяснений, не пообещав встретиться снова? Уилл его напугал. И не только. Он, видимо, решил, что если сойдется с ней ближе, то ему придется помогать им с Уиллом, возможно, даже тратить на него деньги. Некоторое время она пыталась разжечь в себе чувство презрения к такому мелочному и трусливому человеку.

Время должно было окончательно излечить ее от любой симпатии к Джеймсу. В конце концов, это не настоящая любовь. Она всего лишь несколько раз поговорила с ним по телефону и дважды встретилась. Да, ее гордость уязвлена, но она должна забыть его. Бекки не могла. Он такой приятный, такой обаятельный, на этих двух свиданиях он смешил ее, интересовался ею, даже восхищался. И она сначала чуть-чуть, а после по-настоящему потянулась к нему. Как он мог так повести себя, когда им предстояло столько еще узнать друг о друге? Она ведь и правда очень мало знала о нем. Или просто ошиблась насчет него? А вдруг его уход был вызван не равнодушием и бесчувственностью, а совсем наоборот? Может, он решил, что в такой неудобной ситуации не должен ей мешать и ставить ее в еще более неловкое положение?

Но почему же он тогда не позвонил ей ни вечером, ни на следующий день? Так она размышляла, то обвиняя его, то оправдывая, и в конце концов решила, что пора перестать мучиться и просто позвонить ему. Терять ей нечего. Он может положить трубку, услышав ее голос. Может сказать, что не хочет ее видеть, и тогда ее подозрения подтвердятся, и она избавится от сомнений. Или же он даст ей шанс, согласится прийти и обсудить случай с Уиллом.

Стоило подумать о предстоящих выходных, как сердце у нее упало. Когда Уилл попросил остаться на два дня, она слишком устала и слишком жалела его – потому согласилась на вечер в пятницу и целое воскресенье. Если она позвонит Джеймсу и все будет хорошо, то встречу можно назначить только на субботу. Почему бы и нет? Все равно она передумала идти по магазинам. Эти субботние походы начинали казаться ей недостойными того, чтобы тратить на них время.

Она позвонит ему. Она наконец решилась, когда вечером в среду ехала домой с работы. Но решить – одно, а исполнить – совсем другое дело. Она боялась даже притронуться к телефону. Позвонить этому малознакомому человеку означало почти пригласить его на свидание. В конце концов в девять вечера она налила себе джина, дождалась, пока алкоголь подействует, и быстро набрала номер.

Джеймса, конечно, не оказалось дома. Голос, записанный на автоответчик, воскресил его в ее памяти – приятная внешность, хорошие манеры. Она не оставила сообщения и еще раз позвонила минут через пять. Давала ли она ему свой мобильный или рабочий телефон? Она не могла вспомнить. В любом случае, вряд ли он их сохранил. Он и ее уже мог забыть, даже имя…

После долгого гудка она проговорила в трубку: «Джеймс, это Бекки Коббетт. Позвони мне, пожалуйста. Я хочу поговорить». Она продиктовала свой домашний номер, потом мобильный и рабочий. Джин подействовал потрясающе. Он вернул ей уверенность в себе, и она даже выпила еще, тут же пожалев об этом.

Утром она проснулась с головной болью. Две таблетки аспирина помогли, но одурманили. Захотелось снова уснуть и спать много часов, но она не могла себе этого позволить. Надо пораньше приехать в офис. На автоответчике сообщений не оказалось. А на что она надеялась? Что он так жаждет ее видеть, что станет названивать ночью?

В восемь тридцать она уже сидела за своим столом, готовясь к утренней конференции, из-за которой так рано приехала. Бекки была слишком ответственной, чтобы в рабочее время мечтать об отдаленной возможности любовных отношений. Она решила отогнать эти мысли до десяти тридцати, до окончания конференции. Вернувшись в офис, она переборола себя и не стала звонить домой, проверять автоответчик. Вместо этого сделала несколько рабочих звонков и еще больше приняла – каждый раз надеясь, что звонит Джеймс. Потом сконцентрировалась на черновиках маркетингового плана. В час дня она отправилась в небольшое бистро пообедать.

Но Бекки не могла есть. Смешно терять аппетит только из-за ожидания: позвонит – не позвонит. К тому же в ее возрасте… Ей захотелось выпить чего-нибудь крепкого, но она знала, что это ее не спасет. Всю свою взрослую жизнь Бекки сопротивлялась желанию пить крепкие напитки и время от времени проигрывала, она не напивалась до чертиков и не вменяла себе сухой закон, но пила каждый день и иногда много. Она давно привыкла выпивать перед принятием важного решения и перед любым важным мероприятием. Обычно Бекки долго не сдавалась, но борьба изводила ее. Она и сейчас хотела бороться, но слишком устала, к тому же голова еще не до конца прошла – и она сдалась.