Взлетела сигнальная ракета и, взорвавшись, осветила затемненные суда в гавани. Свет залил Меткаса и его людей, короткими перебежками приближавшихся к ратуше. Меткас дал короткую очередь из английского автомата по двум солдатам, выскочившим из дверей ратуши. Солдаты упали, а он остановился, чтобы перезарядить автомат. Вокруг слышались одиночные выстрелы и автоматные очереди, уханье минометов с последующими разрывами мин. Прижавшись к стене, Меткас осмотрелся, выпустил очередь по огневой точке, которую немцы устроили в окне второго этажа, и, пригнувшись, бросился вперед. Пуля ударила в стену над его головой, и он быстро присел. Казалось, что стреляли сзади, но, обернувшись, он не увидел ни одного немца. Меткас побежал дальше. Оказавшись между двумя зданиями, он заметил, как из одного судна в гавани вырвался шар оранжевого пламени, обрастая черным дымом и поднимаясь в небо. Затем прогремел взрыв, а Меткас, проскочив просвет, вбежал в ратушу, не целясь стреляя перед собой.

Во время обстрела одно из судов снабжения было потоплено, второму же удалось выйти из зоны обстрела с помощью канонерки «Антуанетты», открывшей из носового и кормового орудий сильный огонь по минометной позиции. Непрерывный пулеметный огонь накрыл пирс, и вскоре Меткас дал сигнал к отступлению. Когда его люди начали отступать в горы, он пожалел, что операция удалась лишь частично. Они недооценили ответ с канонерки и скорость, с которой уцелевшее судно снабжения может выйти из зоны обстрела. Цена налета оказалась высокой: по крайней мере двенадцать человек были убиты и столько же ранены. Его группа покидала город последней. Когда они пробегали по узким улочкам от набережной, из гавани все еще доносились звуки взрывов и отдельные пулеметные очереди. Меткас замедлил бег, чуть приотстав от своих людей: ему было необходимо побыть одному несколько минут, чтобы собраться с мыслями.

Все случилось, когда он проходил по узкому переулку между старыми домишками на окраине города. Меткас почувствовал, что за ним кто-то идет. Сначала он подумал, что это немецкие солдаты, но тут же отбросил эту мысль: хотя он и прятался в глубокой тени от стены террасы, солдаты не двигались бы так осторожно. Его преследователь шел крадучись. Повесив автомат через плечо, Меткас вынул пистолет. В чистом небе ярко светила луна, заливая переулок призрачным светом, и только стены оставались в глубокой тени. Догонявший его человек споткнулся, но теперь он узнал, кто крадучись перебирается от одной тени к другой. Меткас расслабился и с шумом выдохнул воздух.

– Черт, ты заставил меня поволноваться, – сказал он.

Арис остановился, и Меткас вышел на свет. Их разделяло всего несколько метров. Ариса выдало выражение его лица – виноватое и в то же время решительное. Затем его взгляд стал суровым, и Меткас вспомнил, как странно Арис посмотрел на него перед атакой. И еще он вспомнил выстрел, едва не убивший его, – как ему показалось, откуда-то сзади. Арис поднял оружие, и Меткас понял, что напрасно медлил. За жалость к этому человеку, который собирался убить его прямо сейчас, ему предстояло заплатить собственной жизнью.

– Прости меня, – сказал Арис и нажал на курок.

Однако выстрела не последовало. Они оба поняли, что случилось. Патрон перекосило в патроннике. Арис принялся остервенело дергать пистолет, чтобы освободить механизм, но Меткас уже поднял свой пистолет. Одинокий выстрел прозвучал, отдаваясь эхом от стен домов. Ариса отбросило назад. Меткас подошел к нему, чтобы довести дело до конца. Ему вспомнилось выражение лица итальянского офицера, когда-то расстрелянного им. Арис не выглядел удивленным: сквозь гримасу невыносимой боли проступало только смирение. Меткас выстрелил еще раз, почти приставив дуло пистолета к виску Ариса.

На рассвете следующего дня в деревню прибыли немецкие солдаты. Первым ехал патрульный броневик, за ним – грузовик, набитый солдатами. Тридцатидвухлетний штандартенфюрер СС Берген вышел из патрульного автомобиля и закурил сигарету, пока солдаты выпрыгивали из грузовика и строились в шеренги. Затем они бросились в деревню, держа винтовки на изготовку, забегая во все дома и выгоняя оттуда жителей, в том числе стариков и женщин с детьми, на улицу.

Берген бесстрастно смотрел на них. В этой убогой деревушке на вершине горы люди практически не имели средств к существованию. Немного коз, коров и кур, небольшие оливковые рощи, которые росли здесь всегда. Дома были построены из камня – простые, грубые, кое-как обустроенные строения. В воздухе густо пахло навозом.

Когда жителей вели мимо Бергена, большинство отворачивались от него, но некоторые осмеливались поднять взгляд, в котором читалась смесь опасения и любопытства. Они не знали, кто он такой, но его безупречная черная форма со значком в виде мертвой головы вселяла в них страх. Его глаза были бледными, почти бесцветными, кожа тоже бледная и гладкая. Волосы редкие, соломенного цвета. На фоне местных жителей, с их смуглой, выдубленной ветром кожей, он казался призрачным. В своей грубой одежде деревенские выглядели бесформенными и неуклюжими. Матери крепко прижимали к себе маленьких детей.

Согнав в одно место все население деревни, солдаты зажгли намоченные в бензине факелы и подпалили дома. Жителей было всего человек восемьдесят, и всех заставили смотреть, как уничтожаются их дома и даже церковь. В холодном воздухе далеко разносились выстрелы и жалобное мычание пристреливаемых коров. Убитую скотину подтащили к домам и тоже сожгли. Женщины тихо плакали, понимая, что зимой их ждет голодная смерть.

Через полчаса над горой висела густая серая пелена и воздух наполнился запахом горелого мяса.

Жители были настолько заворожены зрелищем уничтожения их домов, что не сразу заметили, как позади них установили пулеметы. Наступила тишина. Люди сбились в тесную группу, может, так было спокойнее, а может, они инстинктивно искали поддержки друг у друга. Матери закрывали собой детей. Стояла жуткая тишина. Напряжение в воздухе становилось невыносимым. Командовавший солдатами гауптштурмфюрер взглянул на старшего офицера, но Берген не обратил на него внимания. Он еще раньше отдал приказ и не видел надобности повторять его. Наконец прозвучала команда и свирепо застучали пулеметы.

Среди воплей ужаса и боли ясно слышался звук пуль, впивавшихся в тела. Люди корчились и падали, иногда еще дергаясь на груде переплетенных тел. Бойня была короткой, в последовавшей тишине прозвучало несколько одиночных выстрелов, которыми гауптштурмфюрер добил уцелевших.

Вся операция заняла меньше часа. Солдаты убрали оружие, залезли в кузов грузовика, и небольшой отряд направился вниз по горной дороге, к Саме, где на набережной уже стояли пятьдесят пленников.

Звук машин заглох вдали, и на гору вернулась тишина. Дым стал редеть. В живых никого не осталось.

После нападения на корабли в Саме Меткас остался на Кефалонии. В последующие месяцы Берген все так же проводил репрессии мирного населения каждый раз, когда партизаны нападали на германские войска. Во время этих вылазок, если кого-то из партизан ранили и он не мог идти, его боевые друзья по приказу Меткаса добивали его, чтобы он не попал в руки к немцам. Партизанский лагерь менял свое местоположение через день. Эти предосторожности были вызваны тем, что Меткас дважды чуть не попал в плен, после того как немцы захватили раненых партизан. Тогда он приказал пристреливать их.