И меня неожиданно отпустило.

– Извини, – пробормотала я. – Мне нужно умыться и кофе.

Но крепкая рука снова вцепилась в мое запястье.

– После. Сначала мы поговорим.

От его прикосновения несло жаром магии, которая быстро, дерзко и очень нагло перетекла в мое тело.

– Ты с места не сдвинешься, пока мне все не расскажешь.

– А если я писать захочу? – ехидно спросила я, попытавшись поерзать и почесать нос. У меня ничего не вышло – магия Ват Йета меня обездвижила.

– Мне плевать, – ответил он спокойно и равнодушно. – Отвечай, кто ты на самом деле. Ни одна рабыня не может так говорить с другим человеком – вас не так обучают. И не смей увиливать. Магия подчинения очень неприятна, уж поверь. Если твои ответы меня не устроят, я причиню тебе боль.

Вот теперь я испугалась – меня прям пробрало. Гормоны Йолы и нежные чувства богини как-то разом испарились. И я осталась перед равнодушным чудовищем с пуговичными глазами один на один.

«Никогда и ни в чем не признавайся. Строй дуру, лей слезы, ной, но не признавайся. Раскаявшиеся не получают преимуществ, только пинки и тычки», – всплыли в голове чьи-то уверенные слова. То ли Танюшки, то ли какой-то другой подруги.

Я опустила глаза, старательно выдавливая слезы – правда, и стараться особо не пришлось. Все вот тут, на поверхности. Нам, женщинам, поплакать обычно несложно. Вопрос в том, для кого и для чего обычно концерт.

Мужчины, по моим наблюдениям, делятся на две категории. Есть те, кто не может терпеть женские слезы. Они ведут себя бестолково, теряются, начинают неловко утешать, топчутся на месте и не знают, куда бежать и что делать, чтобы это прекратилось. И есть те, кто считает, что слезы для женщины – как весенний дождик. Эдакая обязательная особенность женского организма. Поплакала и перестала. Можно немножко поутешать, но это необязательно.

Дерек Ват Йет был вне классификации. Ему действительно было плевать – теряться он не собирался, снисходительно жалеть – тоже, но мне надо показать, что я слабая женщина, которая просто боится. И я, заливаясь покорно хлынувшими слезами и всхлипывая, раздумывала о том, как мне удачнее соврать. Не сказать, что я об этом не думала раньше, но узел как-то уж очень быстро развязался. А так как нет лжи лучше, чем та, которая смешана с правдой, я принялась творить.

– Я… я не п.помню. Ничего ппочти не ппомню, – наконец выдохнула я, поднимая глаза на Ват Йета и стараясь отследить его реакцию. Ни че го. Пустота. Как смотрел, так и смотрит. Мда, по реакциям я фиг чего предугадаю. И мне пришлось продолжать.

– Я… ну. Помню, что плакала в ванной после того, как хозяин… как он меня…

Я покорно позволила остаткам воспоминаний выползти на свет божий, и теперь рассказывала это снова. Но сколько я еще должна буду это вспоминать? Чужое дыхание, тяжесть ненавистного тела – это не ушло с памятью Йолы, а спаялось с моей. Тяжко…

– А потом я начала забывать. Уже на следующий день я не помнила большую часть своей жизни. Я постепенно забыла даже как писать. Я не помню, как надо к вам обращаться, не знаю правил поведения, я не помню ничего… Я не помню прошлого, не помню, что училась в школе рабов. Я даже людей не помню, которые меня окружали, с которыми дружила, кого любила. Вы говорите, что я была рабыней, но я не знаю, что это такое. Это, наверное, тьма. Это она заставляет меня все зыбвать.

Молчание.

Я осторожно подняла глаза на Ват Йета. Он смотрел на меня очень внимательно, касался взглядом моего лица, губ. Он меня изучал. Мою мимику, которая единственная оставалась подвижной – правду ли я сказала или соврала?

– То, что ты многого не помнишь, я понял давно, – наконец сказал он, – но это не объясняет другого. У тебя есть знания, которые ты не можешь иметь. Ты не говоришь мне всего. Прости, но будет больно.

Ага! Еще чего!

– Неизвестно же, как отреагирует моя тьма! Она может тебя убить или меня убить или всех убить! Думай, что делаешь! Это как с подожженным динамитом играть! – затараторила я, пытаясь отстраниться. – Не лучшая идея лезть мне в голову!

– Динамит? Впрочем, не рассказывай, откуда ты знаешь о последних военных разработках. Я хороший маг. Если что, успею спасти и себя, и тебя, и всех.

Я прикусила язык. Опять ляпнула не туда!

Дерек Ват Йет же поднял руку, закатывая рубашку. От его ладони рвануло жаром магии. Но это был не согревающий приятный жар, который я чувствовала до этого. Этот жар уже на расстоянии жалил, покалывал, как стекловата. В детстве мне довелось по глупости на такой поваляться, и сейчас уже давно забытые чудные ощущения воскресли снова. Он протянул руку ко мне, к моему лбу. Ментальная магия! Он меня прочитает, и тогда что? Конец Бобику? Что тут делают с иномирянами? Боже, страшно! Дернуться? Бежать? Куда там… Я по-прежнему не могла двигаться.

Магия колола лоб остро, больно, почти нестерпимо. Безопасная магия? Ха! Вот сейчас эта жуткая колкая боль проникнет в мою голову, взорвется тысячей острейших осколков. Мою память переворошат, вытащат все наружу из кровавого месива агонизирующего от боли мозга. Как на это отреагирует тьма? Остатки личности Йолы, которые по-прежнему, судя по всему, остались в ее мышцах, нервах, импульсах? Как? Да я просто сойду с ума в лучшем случае! Во мне же не одна личность!

Испуганная, дрожащая от страха и боли, я готовилась к боли еще более жуткой. За что, Дерек? Пощади… Пощади!

И я, зажмурившись, выдохнула:

– Не надо, пожалуйста… Пожалуйста…

То ли вздох, то ли стон. Сердце громыхало где-то в горле вразнобой, не попадая в такт.

И боль исчезла вместе с жаром.

Я облегченно выдохнула, чтобы в следующий момент заорать, срывая голос и выгибаясь, разрывая обездвиживающую магию. Острый жар впился в голову – так, как я себе и представляла.

Не пощадил.

«Предатель… Предатель», – горько шепнула во мне тьма, сворачиваясь у сердца холодком. Ей было больно, обидно, горько.

Мне тоже. Потому что я снова была мертва.

Да сколько можно-то! Я опять, как и в тот момент, когда тьма впервые заползала в тело Йолы на моих глазах, стала призраком, духом, бог знает чем еще.

Я видела со стороны все: как падает тело на пол, как разливается по лицу бледность, стремительно синеют губы. Не мое тело! Это не я! Я – Вера! Я жива! Сознание раздваивалось, события наслаивались друг на друга, а потом паника внезапно ушла. Я смотрела на тело Йолы – оно было мертво несколько секунд, но для меня они растянулись, как старая резинка. Я видела, как Ват Йет растерянно смотрит на мертвое тело, как будто бы в замедленной съемке тянет руку к телу Йолы.

Не прикоснулся – не успел. Из груди несчастной девчонки, в чьем теле я обитала, в разные стороны рванулись черные жгуты. Они угрожающе качались в воздухе, как кобры, нацелившись на растерянного Дерека Ват Йета. Тот стоял, смотрел в замешательстве и явно не понимал, что происходит.