Ночь пала сразу — полная невидимых брызг, темноты и ветра. Мы держались в стороне от путей, какими обычно пользуются суда, ориентируясь по звёздам и компасу. Интересно: провожала ли меня и моя пухлогрудая сизокрылая синекура?

Мы шли быстро, отбрасывая назад клочки разорванной голубоватой пены, пузырившейся, словно в огромном стиральном корыте.

Один раз нам показалось, что какая-то лодка движется нашим курсом неподалёку от нас.

Миша усилил обороты.

Мы были одни — три крохотные личинки в глубине бескрайней Вселенной, держащие курс на плывущую в толще вязкого неба Рыбацкую звезду.

О, этот отчаянный бросок через море с ревущими моторами за спиной и дюралевыми «сигарами» по бортам! Когда-нибудь он ещё приснится мне в горячечном сне и обернётся ночным кошмаром, следствием и результатом болезни или кризисного состояния.

Недалеко от парикмахерской Гарегина меня окликнул Цаххан Алиев — он покупал пирожки.

— Будете?

Я качнул головой.

— А я, кроме них, по утрам ничего не ем… Продавец знал Алиева плюхнул на страницу из школьной, в клетку, тетради две штуки позажаристее.

— Я тоже в ваши края. К Буракову. — Начальник рыбинспекции на ходу принялся есть. — Я заходил — вас не было. Уезжали?

Моё путешествие на тот берег затянулось не по моей воле. Прокурор бассейна всё-таки вытянул меня в Астрахань. Баларгимова я сдал в следственный изолятор и заодно наметил с начальством ближайшие неотложные мероприятия.

— Да, отъезжал по делам.

Я не сомневался, что о моём вояже уже всем хорошо известно.

— А у нас ЧП… — рассказал Алиев. — Слышали? На Челекене опять стреляли в рыбинспектора!

Купив пирожки и начав есть, он так ни разу и не посмотрел на них.

— …А спросите общественное мнение! Большинство относится к рыбнадзору отвратительно: «Рыбинспектор работает грубо, берёт взятки». А где правовая защищённость инспектора? Об этом никто не хочет знать!

В последнее время всё больше говорили о правовой защищённости рыбнадзора, милиции в ущерб правовой защищённости граждан.

— Сейчас начальство делает мне втык — как же, водный прокурор задержал Вахидова, а твои инспектора не смогли!.. — Мы почти пришли, и он поспешил с объяснениями. — Но, во-первых, Вахидова задержали на берегу, а рыбинспекция борется с браконьерами в море! На берегу с ними должна работать милиция! Во-вторых, на шоссе с рыбой в багажнике браконьер никуда не денется! А когда она у него на кукане — за лодкой?

Я молча слушал.

— Или другое! Браконьер и в шестибалльный ветер идёт в море. А нам запрещено: техника безопасности! Он принялся объяснять:

— Есть характеристика согласно шкале Симпсона. Один балл — тихий, два — лёгкий, три балла — слабый… Потом умеренный, свежий, сильный… При свежем, тем более сильном ветре мы уже не выходим…

Скорее всего, он специально ждал меня, чтобы защитить полностью утратившую в моих глазах романтический ореол участковую инспекцию морской рыбоохраны.

— …Недостатки, безусловно, есть. У кого их нет? Разобщённость надзора, неудовлетворительная профилактика…

У ворот водной милиции Алиев замешкался. Мне показалось — ему не хочется появляться в дежурке вместе со мной.

«Эдик Агаев приехал…» — подумал я.

Гезель сообщила последние новости.

Ниязов взял бюллетень по уходу за детьми и на работе не появлялся. Мазут освобождён, он вместе со стариком прокажённым ждёт меня на метеостанции для приватного разговора. Эдик Агаев по возвращении из командировки злобен, запретил техничке убирать наши кабинеты и приказал Буракову и Хаджинуру заходить к нам только по делу.

— А что проверяющие из Москвы? — спросил я.

— Проверка закончена. Всё хорошо. Старший ездил в горы вместе с Агаевым. Сегодня вечером их пригласил генерал Эминов… Как вы считаете, Игорь Николаевич, а строевой смотр будет?

Я удивился, обнаружив у Гезель истинно женский вечный интерес к войску, к военным.

— Обязательно, Гезель.

Все проверяющие, приезжавшие под предлогом оказания практической помощи или инспекторской проверки, всегда действовали одинаково. И именно по этой причине Эдик Агаев на радость жителям нашего двора периодически гонял подчинённых по двору, заставляя выполнять бесчисленные повороты в строю.

— Бала далеко? — спросил я напоследок.

— В исполкоме.

Я вошёл к себе, разворошил свежую почту.

Всё те же длинные занудливые инструкции, формы очередной отчётности. Среди бумаг мелькнула одна с подписью Главрыбвода. Я выхватил её в надежде узнать о судьбе пуховских докладных, но телеграмма, которую я прочитал, любопытна была разве только своим пустомыслием: «Инструкцией по ведению делопроизводства в аппарате Главрыбвода,

— сообщалось в ней, — определён срок хранения служебной переписки по вопросу охраны рыбных запасов. Поскольку время хранения докладной Пухова истекло, запрашиваемые вами докладная и фотографии не сохранились. Замначальника Главрыбвода Апизурнов».

Отложив в сторону почту, я набросал запрос в филиал Центрального научно-исследовательского института осетрового хозяйства — меня интересовал ущерб, который могла нанести одна браконьерская лодка в течение трёх лет. Сотни тысяч? Миллионы рублей?

Впрочем, в штормовые дни браконьеры не выходили.

Другой запрос я составил в Гидрометеорологический центр республиканского управления по гидрометеорологии и контролю природной среды — я просил сообщить сведения о погоде в заливе, прилегающем к метеостанции, за последние три года.

Других срочных дел у меня не было, и, если бы появился Бала, мы смогли бы ехать на метеостанцию к Касумову и старику прокажённому.

Уехать, однако, не удалось. В дверях возник худой высокий старик с двумя медалями, в широком спортивном костюме, оставшемся от лучших времён.

— Я отец Саттара Аобасова… — Он рукавом провёл по медалям. Награды висели неровно, одна ниже другой. — Рыбинспектора. Ты, наверное, слышал о моём горе, сынок?

— Да, конечно. — Я усадил старика, выглянул за дверь. Попросил Гезель поставить чай.

— Нет, нет. — От чая он сразу и решительно отказался.

— Пока этот подонок, убийца моего сына, Умар Кулиев ходит по земле, поверь, мне ни от чего нет радости… Он испытующе взглянул на меня. Я кивнул.

— Знаешь, каким был мой мальчик? — Старик отёр слезу, достал конверт со снимками. — Вот…

Это были репродукции фотографий, увеличенные, с выпавшим зерном, по которым безошибочно узнаёшь снимки умерших.

— Как он плакал, когда мы водили его в детский сад… Совершенно не мог оставаться один. Так и ходил, держался за мамину юбку. И все его дразнили… А потом вырос. Пошёл в армию — одни благодарности. Знаешь, где он служил? Под Кандагаром. Слышал про Кандагар? И вот вернулся, чтобы погибнуть…