Эти слова не отвечали ни настроению, ни характеру Аннализы. Это был всего лишь предлог, отговорка. Предложение руки и сердца не взволновало, а, наоборот, испугало ее, разрушив очарование волшебной ночи.

Она не находила слов, но, будь у нее достаточно опыта и смелости выразить свои тайные мысли, ей пришлось бы признать, что она была увлечена мечтой, а не влюблена в живого человека, за которого хотела бы выйти замуж.

Она мечтала о приключении, о великом, незабываемом романтическом приключении. Брак был общественным институтом, торжественным договором, затрагивающим интересы семьи, друзей, государственных учреждений. Все это не имело никакого отношения к страсти, к мечте, к тайне, которая принадлежала бы только ей одной.

– Уверяю тебя, я еще никогда в жизни не рассуждал столь здраво, – оправдывался американец.

– Я тебе за это бесконечно благодарна. – В ней вдруг заговорило вековое воспитание, заглушив мгновенный порыв к свободе и обуздав едва возникшее сексуальное влечение. Она внезапно вспомнила, что она баронесса Монреале, а не какая-нибудь Стеллина Патерно. Ей нужно было позаботиться о своем имени и достоинстве; неистовая страсть, охватившая ее, имела, в конечном счете, только один выход: брак. – Ты не знаешь барона Монреале, – вздохнула она. Еще один предлог, еще одна отговорка, чтобы не делиться с ним мучившими ее сомнениями.

– У нас будет время узнать друг друга. – Филип чувствовал себя уверенно, зная, что сможет противопоставить традиции баронов Монреале ни в чем не уступающую ей традицию семейства Брайан.

– Мой отец никогда не отдаст свою дочь первому встречному. Тем более иностранцу.

Она не сомневалась в том, какой будет реакция отца, и в глубине души даже одобряла ее.

– Я иностранец, – согласился Фил, – но я не первый встречный. Думаю, что даже барон Джузеппе Сайева ди Монреале отнесется с уважением к возможности породниться с династией Брайанов.

Его раздосадовала внезапная перемена настроения Аннализы: романтическое свидание в саду вдруг приняло какой-то вульгарный, торгашеский оборот. Только что он сжимал в объятиях свое счастье, а теперь чуть было не впал в базарный тон, готовясь назвать ей цифры последнего балансового отчета финансовой империи Брайанов.

– Ты не знаешь моего отца, – стояла на своем девушка. – Для него деньги ничего не значат, ему важны другие ценности. Поверь мне, Фил, лучше не говорить об этом. Ему будет слишком больно.

– «Ты не знаешь, как страдал бедный, старый твой отец!» – пропел он на своем ужасающем итальянском.

– Оставь в покое «Травиату»! – воскликнула она с досадой. – Я просто не вынесу разговора с папой.

– Я сам с ним поговорю, – твердо ответил он. – Я женюсь на тебе, Аннализа.

Ни на единый миг у него не возникло даже тени подозрения, что она, может быть, вовсе не разделяет его устремлений, и это приводило ее в бешенство.

– А если я не хочу за тебя замуж? – наконец, набравшись смелости, сказала она.

На минуту Филип растерялся, но тут же разогнал все сомнения широкой улыбкой.

– Конечно, хочешь, – уверенно заявил он. – Ведь ты хочешь меня не меньше, чем я тебя.

Эта была правда, он страстно желал ее. Склонившись к ней, он опять поцеловал ее, и Аннализа ответила со всей страстью, на какую была способна.

– Приходи в мою комнату, – умоляюще шепнул он. – Я хочу провести с тобой эту ночь.

Он желал ее, как никогда раньше не желал никакой другой женщины.

– До завтра, Фил, – сказала она, внезапно высвободившись из его объятий. – Мне пора идти.

– Аннализа! – окликнул ее американец, пока она бежала к дому.

Филипа охватил сильнейший приступ гнева. Да кто она такая, эта девчонка, как она смеет с ним играть? Почему она вдруг сбежала безо всякой причины?

Как оказалось, причина была. Неожиданно возникнув у него за спиной, Кало, бесшумный и могучий, как ягуар, схватил его за плечи.

Пытаясь вырваться, Филип обжег себе пальцы только что зажженной сигаретой.

– Что тебе надо, ублюдок? – выругался он, узнав нападавшего и безуспешно пытаясь высвободиться.

Он не слышал, как тот подкрался: Кало передвигался совершенно бесшумно. Впрочем, сегодня Филип Джеймс Брайан-младший не заметил бы даже появления танковой роты и, уж конечно, не ожидал нападения.

– Оставь в покое дочь барона, – грозно сказал Кало. – Ищи своих женщин в городских борделях.

Кало не понимал Филипа, тот, в свою очередь, не понимал, что говорит ему молодой гигант-сицилиец, но они обменялись взглядами, полными ненависти.

– Убери руки, идиот! – приказал майор.

Кало выпустил его и удалился как ни в чем не бывало, не прибавив ни слова. Он исполнил свой долг: не позволил заезжему вояке запятнать репутацию Аннализы Монреале.

* * *

Аннализа бегом взбежала по лестнице и, не постучав, ворвалась в спальню принцессы Изгро. Ее крестная крепко спала. Свет луны, проникая в распахнутое по случаю летней ночи окно, освещал спокойное округлое лицо, лоснящееся от крема, волосы, накрученные на папильотки.

– Крестная, проснись. – Аннализа села на постели и принялась легонько трясти ее за плечо. Она задыхалась, сердце готово было выскочить из груди. – Послушай, крестная, – продолжала девушка, удваивая усилия, чтобы разбудить спящую.

С трудом очнувшись от глубокого сна, принцесса в ужасе уставилась на крестницу.

– Иисус, Иосиф, святые Анна и Мария! – воскликнула она, садясь в постели. – Что происходит?

– Тетя Роза! – воскликнула Аннализа. – Мне надо с тобой поговорить, – от возбуждения она начала заикаться.

– Кто-нибудь заболел? – в панике спросила принцесса. Она немного пришла в себя и задала единственный вопрос, имевший, по ее мнению, действительно важное значение.

– Нет, тетя, – ответила Аннализа, – все здоровы.

Принцесса испустила глубокий вздох облегчения, ее круглое лицо, на мгновение вытянувшееся в тревоге, приняло свои обычные мягкие очертания.

– Тогда успокойся, потому что все остальное поправимо, – сказала она, вновь обретая уверенность.

– Фил сделал мне предложение, – одним духом выпалила девушка.

Протянув руку к выключателю лампы, стоявшей на ночном столике, принцесса повторила:

– Иисус, Иосиф, святые Анна и Мария!

Вспыхнул свет. Она смотрела на свою крестницу с недоумением, все еще не вполне проснувшись.

– И ты будишь меня среди ночи, чтобы рассказывать мне сказки? Кстати, который час? – В ту же секунду выражение полусонного недовольства на ее лице уступило место глубочайшему изумлению, граничившему с недоверием. – Он предложил тебе выйти за него замуж?! – воскликнула она, окончательно освобождаясь от цепких объятий Морфея.