Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А я думаю, уж ты-то точно знаешь, что случилось, мешок с дерьмом.
– Мы никогда не были с ней близки. То есть, думаю, она меня недолюбливала за то, что я живу с ее матерью, что я не ее отец…
За то, что ты пытался ее изнасиловать.
– Мы с ней во многом расходились во мнениях. Но я всегда относился к ней как к своей дочери, хотя она не испытывала ко мне родственных чувств. Она была мне родной…
Не знаю, кого он хочет убедить, меня или себя самого, но больше не могу это слушать. И внезапно вспоминаю один эпизод: середина восьмого класса, я в гостях у Делии. Ночью мне захотелось пить, и я пошла на кухню, а там Вильям. На мне была только ночная рубашка, мне дала ее Делия – ярко-красная с черными звездами. Я вышла босиком и, хотя рубашка была длиннее, чем школьные платья у многих девочек, внезапно почувствовала себя голой. Впервые тогда мы остались с ним наедине. Помню, он мне улыбнулся и сказал: «Какая встреча…», а я от смущения засмеялась.
– Пить хочется, – пробормотала я.
Он пожал плечами и потом, непонятно почему, подмигнул. А я еще подумала, что, наверное, он милый и не такой плохой отчим, как считает Делия. Но у меня в животе возникло что-то, какой-то твердый камешек.
Стаканы у них стояли на верхних полках, и когда я потянулась, ночнушка задралась еще выше. Я начала краснеть и попыталась одернуть рубашку. А потом подошла к раковине и повернула кран. Кожу покалывало иголочками. Когда я обернулась, он стоял, опершись на стол, и смотрел на меня, засунув руки в карманы. Вообще-то я хотела немного перекусить, но внезапно есть расхотелось. Просто захотелось побыстрее уйти. Как и сейчас.
– Пожалуй, у меня теперь достаточно фотографий, – говорю я и встаю. Моргаю, будто прогоняю слезы.
– Не хотите взять какие-нибудь отсюда?
– Нет, – быстро отказываюсь я. – У меня уже и так много, из гостиной. Спасибо.
– Могу показать вам ее вещи, – говорит он. – Хотим избавиться от разного хлама, одежды и всего прочего. Ее мать поручила мне с этим разобраться, ей самой это не по силам. Все в гараже. Может, вы хотите взять что-нибудь себе на память или…
– Нет, спасибо. Я пойду… – Киваю на лестницу. Не могу на него смотреть. – Не надо меня провожать.
– Хорошо, что вы зашли, – говорит он. Голос у него какой-то странный. Словно он вот-вот заплачет, но я не настолько близко, чтобы в этом убедиться.
Медленно поднимаюсь по лестнице. Оборачиваюсь и вижу альбом у него на коленях. Глаза у него опущены и, готова поклясться, он гладит какую-то фотографию.
Ставлю бутылку на стол и выбегаю из дома. Выйдя на морозный свежий воздух, с наслаждением вдыхаю. Наконец-то я ушла от него.
Представляю, как Вильям сидит в подвале над всеми этими снимками. Что он там с ними делает, не знаю, а дурь тем временем распространяется по всему его телу.
Он должен быть за решеткой за то, что сделал с Делией. Надеюсь, скоро он там окажется.
Делия
Я у двери, бегаю взад и вперед, кажется, сейчас взорвусь от нетерпения. То поднимаюсь на цыпочки, то поочередно болтаю ногами, то бегаю на месте. Вся горю.
– Посиди со мной, детка, – говорит Эшлинг. – Хочешь чаю или еще чего-нибудь?
Она подходит ко мне, обнимает за плечи и пытается сделать массаж. Сбрасываю ее руки и, сама того не желая, недовольно вздыхаю. Когда Эшлинг ревнует, она становится невыносимой, просто липучка. Меня это бесит.
Эшлинг возвращается на кушетку и садится, подобрав под себя длинные ноги. Щеки у нее розовые. Она обижена, но старается не подавать виду. «Я тебя не боюсь, – сказала она мне, когда мы познакомились. – Для меня ты не слишком замороченная. Я с тобой справлюсь». Говорила с таким видом, словно этим гордится. Я не стала спорить: пусть себе думает, что так оно и есть.
– Ну что ты так волнуешься? Себастьян прислал сообщение. Она уже в машине. Все прошло отлично. Все идет по плану. Запал подожгли и… – Голос у нее натянутый, а ее сладкие губки сложены в недовольную гримаску.
Все идет по плану.
Подхожу к ней, сажусь рядом и целую.
– Извини, детка, – не моргнув глазом, вру я. Никакой вины не чувствую. Просто так легче. Когда Эшлинг ревнует или ощущает опасность, она с ума сходит. Уж я-то знаю, как это бывает. Сейчас мне не до того.
Сначала она дуется, а потом обнимает меня за шею и притягивает к себе. Приходится терпеть, хотя сидеть так неудобно.
Напоминаю себе, что она принадлежит мне, и так будет всегда. Вспоминаю ту ночь на вечеринке у Тига, когда я была не в себе, теперь уж и не припомню, по какому случаю, и тут подвернулась Эшлинг со своим подвижным личиком и глазищами, как у куклы. Я на нее все сразу и вывалила. Не знаю, как это вышло: слова сами складывались в предложения, и я удивлялась, что все еще в состоянии внятно изъясняться. «Во всем виноват мой отчим, – сказала я. – Тот еще мешок с дерьмом». Я думала, она удивится, мне так хотелось. Но она выслушала меня с невозмутимым видом и кивнула, будто все понимает. И, несмотря на всю дурь, что была во мне, я поняла: эти роскошные глаза повидали на своем веку немало дерьма.
Она тогда сказала: «Может, я тебе чем-нибудь помогу», – и не стала вдаваться в детали. Я подумала, типа принесет мне воды или еще колес, потому что на тот момент соображала через силу.
Тогда мне и в голову не могло прийти, что она имеет в виду. Даже потом, когда она мне объяснила, я не сразу в это поверила. Эшлинг отдала мне все – вот о чем надо себе ежечасно напоминать. Хотя вряд ли такое можно забыть.
Поэтому сейчас, когда сижу рядом с ней, а хочу торчать у двери, поджидая мою Джуни, я делаю над собой усилие и отвечаю на поцелуй Эшлинг.
Эшлинг словно аквариумная рыбка или щенок. Она помнит только последний твой поступок. Сейчас для нее главное – этот поцелуй. Впрочем, внутри у нее стержень из оголенных электропроводов. Так что с ней, да и со всеми остальными тоже, лучше быть настороже.
Глажу ее по спине, прижимаюсь к ней. Закрываю глаза и чувствую, как адреналин гудит во мне, пока наконец-то не слышу звук подъезжающих машин. Поднимаюсь к потолку и прилипаю к нему, как шар, наполненный черным дымом.
– Приехали! – объявляет Эван, вбегая из двери черного хода в гостиную. Он тоже возбужден, но по другой причине: гордится тем, что сделал.
Через несколько секунд они входят в дом. Себастьян чуть заметно кивает. Глаза у Джун сияют больше обычного. Лицо горит от волнения.
– Гнусный тип, – говорит она. – Мне было тошно рядом с ним в одной комнате, когда я думала о том, что он… Хотелось прикончить гада.
Хотелось прикончить гада.
Вдох, выдох, время останавливается. Лицо у меня спокойно. Вдох, выдох, вдох, выдох. Вдох. Время опять пошло.