Когда я спустилась по трапу, машина уже стояла у причала. Это был, кажется, «роллс-ройс» – в полутьме он казался гигантской черной жабой, припавшей к земле перед прыжком. Впрочем, как только шофер открыл дверь, наваждение прошло – веселые огоньки на щитке и тихий амбиент в динамиках вернули меня в лоно цивилизации.

Хорошее выражение – «лоно цивилизации». Ты хочешь родиться в окончательную реальность, а тебя берут и с хлюпом засовывают назад в это лоно. Наверно, мужчина такое придумал. Хотел сказать, что все под патриархально-фаллическим контролем.

Ни Тима, ни Со в машине не было – видимо, я спустилась слишком рано. В салоне чуть пахло сигарой. Очередной интерьер, каждой деталью напоминающий о том, что я ничего пока не добилась в жизни. Помню, друзья, спасибо.

В машине было уютно и сонно. Несколько минут я слушала музыку. Потом дверь открылась, и в салон залезла Со. На ней были джинсы и черный свитер.

– Здравствуй, девочка.

Она улыбнулась именно так, как следовало – слабо, грустно и еле заметно, чтобы радость от встречи со мной была как бы оттенена и уравновешена скорбью от недавней потери. Я отметила хирургически точный расчет, восхитилась этой бессознательной мимической эквилибристикой – и только потом поняла, что улыбаюсь в ответ точно так же.

Мы обнялись, и я пустила небольшую слезу. Совершенно искреннюю, конечно – но небольшую и скорее протокольную. Глаза Со тоже мокро заблестели, и мы пару раз всхлипнули. Уверена, что Со в этот момент горевала так же чистосердечно, как я. Но через минуту наши слезы уже полностью высохли.

– Тим скоро будет. Он решает организационные вопросы.

– А что именно мы организуем?

– Вот это я и хочу объяснить, – сказала она, глянула на шофера и нажала кнопку на панели.

Поднялось дымчатое стекло – и отделило нас от переднего отсека машины.

– Это не наша тачка, – сказала Со. – Местная.

– Роскошь.

– Можно недорого нанять, – пожала плечами Со. – Это не роскошь, а ее имитация. Наш век вообще не знает роскоши.

– Жены миллионеров тоже?

– Тоже, – ответила Со. – Знают только жены некоторых диктаторов.

– Почему?

– Стилистические журналы учат, что роскошь – это окружить себя дорогими вещами. Но они лгут. Настоящая роскошь – древняя, истинная – это окружить себя дешевыми жизнями. Вот как Сталин. Или Каракалла… Ой, зря я его вспомнила.

– Ничего, – ответила я. – Я уже отбоялась.

– Правильно, – сказала Со. – Ты помнишь, мы с тобой говорили про Софию в древности?

– Помню, – ответила я. – Радикальный авангард. Светлое будущее.

– Именно. Ты увидела эту церковь глазами ромея шестого века. Сегодня тебе надо повторить тот же трюк, но нырнуть в прошлое намного глубже. Понять, чем это было тогда…

– Что – это? – спросила я.

– Некромантия, – сказала Со.

Видимо, лицо отразило мои чувства, потому что Со усмехнулась.

– Вот видишь. От одного этого звука со стенок твоего мозга сорвалось множество холестериновых бляшек. Именно такие культурные отложения и надо нейтрализовать.

– Это какая-то черная магия?

– Как бы да, – ответила Со. – Но на самом деле нет.

– Так да или нет?

– «Necromancy» – это английское слово семнадцатого примерно века, – сказала Со. – Оно переделано из итальянского «nigromancia», что означает, как ты точно заметила, «черная магия». В Средние века это было такое… как бы служебное церковное колдовство.

– Официальное?

– Не вполне. Разные католические попики, иногда даже сами римские папы, переиначивали в магических целях мессы и молитвы, пытаясь управлять злыми духами с помощью, так сказать, хакнутого христианского кода. Это осуждалось, но распространено было примерно как взяточничество в российских правоохранительных органах.

– Ясно.

Со улыбнулась.

– Но есть еще латинское слово «necromantia», – продолжала она, – и оно происходит от очень-очень старого, еще доклассического греческого термина «некромантейя», состоящего из слов «мертвый» и…

– Гадание, – сказала я, – знаю.

– Да. Слово «некромантейя» значило «вопрошание мертвых». Или обращение к мертвым в гадательных целях. Это почтенная и древняя наука. Изначально в ней не было никакого макабра, и ей пользовались многие античные герои.

– Хорошие или плохие? – спросила я.

– И те, и другие. Почитаешь в дороге, я взяла для тебя одну книгу. Тебе надо настроиться, девочка. То, что ты увидишь, может показаться странным, жестоким и даже извращенным. Но это не потому, что таков сам ритуал. Таким его видят наши сегодняшние глаза…

– Жестоким? – переспросила я. – Мы кого-то убьем?

Со кивнула.

– Кого?

– Овцу. Черную овцу. Их ежедневно режут на скотоводческих фермах – мы просто переносим эту процедуру в другое место. Нам нужна будет ее кровь. Но животное умрет быстро и безболезненно.

– Понятно, – сказала я. – А людей убивать не будут?

– Нет, – ответила Со. – Обещаю.

– Мы будем общаться с мертвыми?

– В некотором роде.

– С кем?

– С теми, кто придет. Это не всегда зависит от нас. Возможно, придет кто-то древний.

– Тим, – прошептала я, – говорил про Фрэнка.

– Надеюсь, придет и он, – сказала Со. – Ты была с ним близка. Это работает.

Я недоверчиво покачала головой.

– Но как можно общаться с душами мертвецов? Они где-то сидят и ждут, что их позовут?

– It’s complicated, – сказала Со. – Вопрошать души, безусловно, можно. Они отвечают, и очень осмысленно. Но я не уверена, что эти души существуют в то время, когда с ними никто не говорит.

– Чтобы отвечать, они должны откуда-то приходить.

– Почему, – сказала Со. – Они могут возникать из небытия ровно на то время, пока с ними общаются. Я подозреваю, что дело обстоит именно так. Мы как бы создаем их своим вопрошанием, и отвечая нам, они обретают новое существование. Как эхо в информационной матрице. Новая жизнь вопрошаемого духа совсем короткая – она кончается сразу после ответа на вопрос.

– Так мы их будим? Или создаем?

Со покрутила рукой в воздухе, показывая, что эта терминологическая тонкость не слишком важна.

На переднем сиденье наконец появился Тим. Со нажала кнопку, и стекло опустилось.

– Можем ехать, – сообщил Тим. – Все готово.

– Саша спрашивает, что мы делаем при некромантии, – сказала Со. – Воскрешаем мертвых, или создаем их подобие?