А.Дж. Тойнби, цитирующий эти строки, делает следующее не лишенное трогательности замечание:

Ответ на риторический вопрос Тойнби прост: византийцы руководствовались принципами «Realpolitik», да и век не располагал к сентиментальности. Как и наш, впрочем.

6

Но политика эта оказалась близорукой. Обратимся еще раз к Дж. Бьюри: «Первым принципом политики Империи в этой части мира было поддержание мира с хазарами. Диктовалось оно прежде всего географическим положением Хазарской империи, расположенной между Днепром и Кавказом. С VII в., когда Ираклий обратился к хазарам за помощью в отражении нападений со стороны Персии, до X в., когда сила Итиля пошла на спад, императоры последовательно шли именно этим путем. Императору был выгоден реальный контроль кагана над соседями-варварами» (21; 414).

Теперь этот контроль как будто перешел от хазарского кагана к киевскому князю. Однако реальным он не стал. Хазары были степным тюркским народом и умели отражать накатывающиеся волны тюркских и арабских завоевателей: они не только устояли, но и подчинили себе булгар, башкир, печенегов, гуззов и др. В отличие от них, русы и их подданные-славяне не могли справляться с воинственными кочевниками-степняками, им нечего было противопоставить их мобильной стратегии и тактике вылазок165. Под непрерывным давлением кочевников центры власти на Руси постепенно перемещались из южных степей на лесистый Север, в Галицкое, Новгородское и Московское княжества. Византийцы рассчитывали, что функцию Итиля в роли защитника Восточной Европы и центра торговли возьмет на себя Киев; однако вместо этого Киев быстро пришел в упадок. Заканчивалась первая глава русской истории, сменившаяся периодом хаоса и бесконечных междоусобиц дюжины независимых княжеств.

Так создался вакуум власти, в который хлынула новая волна кочевников, вернее, новое ответвление наших старых знакомых-гуззов, которых Ибн Фадлан счел еще более отталкивающими, чем другие варварские племена, каковые он был вынужден посетить. Этот новый «языческий недруг», как отзывается о них «Повесть временных лет», получил у русских название «половцы», у византийцев – «команы», у венгров – «куны», у родственных им самим тюрок – «кипчаки». Они властвовали в степях до самой Венгрии с конца XI до XIII в., когда их обратило в бегство монгольское нашествие166. Несколько раз они воевали с Византией. Другая ветвь гуззов, именуемая «сельджуками» (название происходит от их правящей династии), победила в историческом сражении в Манцикерте (1071 г.) византийскую армию и пленила императора Романа IV Диогена. С тех пор византийцы уже не могли помешать тюркам захватить большую часть провинций Малой Азии – сегодняшнюю Турцию, – бывших раньше сердцевиной Восточной Римской империи.

Остается лишь гадать, пошла бы история иным путем, если бы Византия не отказалась от своей прежней политики, оправдывавшей себя на протяжении трех предшествующих веков – от опоры на хазар в отражении мусульманских, тюркских и скандинавских захватчиков. Как бы то ни было «Realpolitik» Империи оказалась не очень реалистичной.

7

Темными веками для причерноморских степей стали два столетия владычества команов, равно как монгольский период, поэтому поздняя история хазар покрыта еще более плотным мраком неизвестности, чем их первые шаги.

Упоминания о хазарском государстве в период его окончательного упадка содержатся, главным образом, в мусульманских источниках, однако, как нам предстоит убедиться, они так неясны, что почти каждое имя, дата и географическое название допускают несколько интерпретаций. Историкам, изголодавшимся по фактам, не остается ничего, кроме выбеленных костей и почти несбыточной надежды, что для них найдется, чем поживиться.

В свете сказанного в предыдущих главах складывается впечатление, что решающим событием, ускорившим закат хазарского могущества, стала не победа Святослава, а крещение Владимира. Насколько важна была в действительности эта победа, которую историки девятнадцатого века дружно отождествили с концом хазарского государства? Как мы помним, в древнерусской «Повести временных лет» упоминается только разрушение Саркела, то есть крепости, а не столицы Итиля. Об ограблении и опустошении последнего мы знаем из нескольких арабских источников, так настойчиво указывающих на эти обстоятельства, что их нельзя проигнорировать; однако так и остается невыясненным, кто ограбил столицу. Ибн Хаукаль, главный источник, говорит, что это учинили русы, которые «совершенно разрушили Хазаран, Семендер и Итиль», полагая, как видно, что Хазаран и Итиль – разные города, хотя, как нам известно, то были города-близнецы. Приводимая им дата также отличается от даты падения Саркела в русской летописи, каковое падение Ибн Хаукаль вообще не упоминает, подобно тому, как в «Повести временных лет» не говорится о разрушении Итиля. В связи с этим Маркварт предположил, что Итиль пал не от рук русов Святослава, дошедших только до Саркела, а был сметен некоей свежей волной викингов. Еще больше усложняет ситуацию другой арабский источник: в тексте Ибн Мискавейха сказано, что в роковом 965 г. на Хазарию обрушились «тюрки». «Тюрками» он мог назвать, как предполагает В.В. Бартольд, тех же русов. Однако точно так же речь могла идти, например, о печенегах. Видимо, мы так никогда и не узнаем, кто разрушил Итиль, сколько ни глодать кости Истории167.