Половина оперов — скрытые алкоголики, и это по моей, очень мягкой шкале. А у них ничего больше нет — только розыск да пол-литра… Да, для нас жулик милее честной соседки! Опера со щипачами на День милиции в служебном буфете ресторана «Метрополь» в обнимку до визга поросячьего нажираются… А на следующий день снова ловят и режут друг дружку! Зазеркалье… А я не хочу… Не хочу, чтобы ты пил краденый спирт да закусывал вареной колбасой, подаренной любовницей (она же — доверенное лицо) из магазина «Мясо»… Конечно, почвовед из тебя хреновый… Не надо себя обманывать… Спекулянтом ты тоже не станешь… Ну не твое! А ведь кем-то становиться надо… Мужику без серьезного занятия — никак нельзя, душа скурвиться может. Мужик либо должен уметь делать то, чего другие не могут и не умеют, либо добытчиком быть… Спецы сами ничего не добывают, но их добытчики кормят… Сейчас время интересное — перемены скоро пойдут, я их кожей чувствую… Я к чему… Знаю, что у вас половина вашего клуба «Ринг» приключения ищет на жопу! Ты — ты не вздумай к налетчикам податься. Сядешь. Сядешь!!! Это я тебе говорю…

Скоро времена настанут — можно будет и без налетов, и без внутреннего омерзения с богатых уродов свою копейку взять. Что ты лыбишься? Я же тебя чувствую — ты у нас в розыске вольности хлебнул, а вольность и законопослушность сочетаются плохо… Куда тебе с таким характером — не в народное же хозяйство… На законы плевать либо у нас в розыске можно, либо… Кто в наш мир зашел, тому из него выйти трудно — если только на другую сторону медали — но это тоже не для тебя — на другую сторону, — ты же у меня не такой дурной, сынок… А еще можно не на другую сторону, а по ребру — но это тяжелее всего… Я, конечно, всегда помогу, и ребята… Слушай, может ты, пока учишься — вышибалой в баре поработаешь каком-нибудь? А что? Во, я придумал… Тоже дело — доброго паренька от пьяни защитишь, ну, там, треху-другую с богатея снимешь. У меня спрашивай, ежели что… Плюс цынканешь мне, ежели что будет странного… Что ты уставился? Врать друг другу лучше? Ну, отрезала тебя жизнь от погон! Но пока я и мои товарищи живы — ты с отделом все равно одной крови! А жить, крутиться все равно придется… И мужиком становиться… Нет, ты не думай, про вышибалу я — фигурально, не обязательно буквально…

Отец говорил еще долго, постепенно начинал повторяться и сбиваться. Артем смотрел на него молча, сдерживая желание обнять его, прижаться… Когда Василий Павлович задремал прямо за столом, Токарев-младший переложил его на кровать, а сам долго сидел рядом…

…Утром он проснулся за минуту до того, как прозвенел будильник. Артем чувствовал, что прошедшая ночь очень многое в нем перевернула — и дело было совсем не в том, что в его сознании разрушился романтический образ сотрудника милиции. Эта ночь подвела черту под очередным этапом взросления.

Вечером после тренировки Токарев-младший не поехал к отцу на работу, а зашел со своими боксерами в пивбар «Жигули». Зашел, кстати, не в первый раз, но теперь — зашел по-другому. Он не искал сочувствия, но нахлынувшее чувство незаслуженного одиночества заставило Артема по-новому присмотреться к ребятам, с которыми он тренировался. И Токарев увидел энергетику, ритм пульсирования некой силы — увидел все то, чем еще недавно с юношеским максимализмом наделял лишь сотрудников уголовного розыска. Да, энергетика была другая — но она была! Спортсмены после тренировки сидели, демонстрируя спокойную уверенность в себе и чувство собственного достоинства. Они больше сидели, чем пили пиво, потому что по тем временам «Жигули» считалось центром показного могущества — мест там не было никогда, а парни заходили внутрь даже без стука. Аура вокруг их стола клубилась тревожная — но лишь для тех, кто не умел уважительно вести себя. Эти парни еще не были «братвой», потому что и слово «кооператор» еще не проникло в обиходно-разговорный язык. Но потенциал для скорых социальных перемен уже чувствовался во вбитых носах боксеров. Скоро, совсем скоро они перестанут скромничать и на целое десятилетие станут героями, хозяевами и антигероями огромной страны. Сейчас они считали каждые тридцать пять копеек на лишнюю кружку пива — а совсем скоро будут пересаживаться в автомашины, которые не могла себе позволить даже Галина Брежнева. Сейчас они еще опасались конфликта с сержантом милиции, а пройдет несколько лет — и весь КГБ будет вызывать у них лишь хохот…

Всего этого Артем, разумеется, не мог знать и чувствовать. Он ощущал лишь вольность силы и то, как отступает тоска одиночества.

Дурак бы сказал, что Токарев-младший «переметнулся»…

25 июня 1984 г.

Ленинград

…После памятного разговора с Варшавой, после выпускного бала Артура прошло ровно четыре года. Не сказать, что Тульский понял все, о чем говорил тогда вор, не сказать, что со всем согласился… Но авторитет Варшавы был слишком велик, и в топографический техникум Артур все же поступил. Смог и доучиться, и диплом получить, и пресловутое звание офицера запаса — хотя несколько раз был на грани отчисления — это за успеваемость, а то, что пару раз он за свои художества вместе со старой ватажной компанией только чудом срок не поднял — так про это в техникуме и не знали… Знал Варшава — ох и лютовал же он, особенно после второго, последнего — совсем дурного, случая, когда мордобой с недавним собутыльником для ребят, отнявших со злости у мужика сумку (почти пустую, кстати) лишь по Божьей снисходительности разбоем не обернулся… Ох и орал тогда вор — только что ногами не топал… И подзатыльники раздавал не поровну — Тульскому больше всех досталось. Запомнил тогда Артур слова Варшавы о том, как через глупость и дурь судьба необратимой стать может, потому что судимость и тюрьма — это клейма на всю жизнь, их не вытравишь, как детскую татуировку.

…Во многом соглашался Тульский с Варшавой, почти во всем — а вот в ментовку идти все равно не хотел. Душа не принимала. Видать, слишком много в детстве антимусорских прививок получил — кстати, и от того же Варшавы… Но перечить вору духу все же не хватило, да и не только в духе дело было. Тульский любил Варшаву, и ему, как это ни странно звучит, очень не хотелось его расстраивать… В общем, вскоре после окончания техникума очутился Артур в одиннадцатимесячной школе милиции в Стрельне. Не сказать, чтобы учиться там было совсем неинтересно — напротив, некоторые предметы Тульскому очень нравились — но он органически не переносил почти армейскую дисциплину и густой дух ментовской казенщины… А форму поначалу надевал аж с содроганием… Когда ему первый раз пришлось поехать в форме в Ленинград — Артур думал, что сгорит со стыда в вагоне метро, так ему казалось, что все на него ехидно пялятся…

…А по окончании школы милиции распределили младшего лейтенанта Тульского по предварительной договоренности в Василеостровский уголовный розыск. В 16-е отделение милиции на должность оперуполномоченного…

…Проработав в новой должности недели три, Артур совсем затосковал — ну не чувствовал он себя в ментовке своим — хоть ты тресни… А когда вокруг все чужие — тогда начинает глодать человека одна из самых страшных разновидностей одиночества — одиночество среди людей…

…Тихим летним вечером младший лейтенант милиции оперуполномоченный Артур Тульский сидел в своем кабинете, тосковал и придумывал разные способы, как уволиться из ментовки — так, чтобы и Варшава не придрался, и чтобы без особого скандала, и чтобы быстро… В голову, естественно, ничего толкового не лезло. Артур злился, курил и, прищурившись, смотрел в окно, словно надеялся увидеть там подсказку. Но вместо подсказки он услышал, как кто-то тихонько стучит по жесткому козырьку подоконника…