Бурцев успел рубануть по чьей-то чешуйчатой спине, по звонкому стальному шлему, отороченному мехом, по круглому — с плетеной бахромой вдоль края — щиту. Правда, ни один татарин так и не рухнул с коня под его мечом. Зато ближайший противник Освальда развернул лошадь мордой к Бурцеву.

— Пан Освальд! — с правого фланга к добжиньскому рыцарю пробивался Збыслав. Обзавестись запасными конями он так и не успел. До коней ли сейчас! Увесистый шарик на цепи с гудением выписывал в воздухе круги, петли и восьмерки. Два вражеских воина с размозженными черепами уже валялись позади рыцарского оруженосца.

Появление косолапого гиганта пришлось весьма кстати: израненный Освальд едва держался на лошади. Збыслав, ударив сзади, ловко — как скорлупу ореха — расколол кистенем еще один шлем. Остальных противников оруженосец просто отогнал грозной мачугой от обессилевшего господина.

Но вот Бурцеву помочь было некому. Напавший на него кочевник оказался искусным бойцом. Первый удар прямого клинка он играючи отбил изогнутой саблей. Бурцев поднял щит, взмахнул мечом, надеясь исправить свою ошибку. И… сам едва не слетел с коня от ответного удара. Лишь по чистой случайности край щита прикрыл его лицо. Но промежуток между первым и вторым взмахами кривого клинка был слишком мал, чтобы вновь воспользоваться щитом. Пришлось парировать мечом.

Металл зазвенел о металл. Сотрясение отозвалось по всей руке — от кисти, до самого плеча… Сабля противника скользнула вдоль меча, цапнула его эфес. Затем последовал хитроумный финт кистью. И Бурцев проводил прощальным взглядом собственное оружие, взлетевшее вверх.

Да, Васек, биться в конном строю на железе — это тебе не резиновой дубинкой махать в спортзале.

А кривая сабля отразила свет костров над головой Бурцева. Вот так, значит, кончают свой путь омоновцы, сунувшиеся в чужое время.

Лающий крик перекрыл шум боя — татарский военачальник отдал своим телохранителям очередной приказ. И…

… разящего удара не последовало. Воин, уже занесший клинок над Бурцевым, вдруг резко развернул лошадь. Тот же маневр одновременно проделали и другие охранники «князька». Бегство их было настолько неожиданным и беспричинным, что поляки в недоумении замерли с поднятым оружием.

Кочевники расступились. И среди конных возни пехотинец. Все тот же желтокожий старик в длинны одеждах. Лицо перекошено то ли от ярости, то ли от страха. Сощуренные глазки — еще более узкие, чем остальных степных воинов — превратились в две морщинистые щелочки, а одеяние, никак не соответствуйщие статусу воина, угрожающе колыхнулось. В зуба желтолиций держал тлеющий пук промасленной ткани, а в руках…

Бурцев всмотрелся. Две чудные болванки — по одной в каждой руке. Глиняные толстостенные круглобокие горшочки поблескивали острыми стальными на шлепками. Похоже на плошки-лампадки с фитильками в узких горлышках.

Визжа что-то сквозь сжатые зубы, старик поднес к рту один глиняный шар. До чего же он похож сейчас на бойца, вырывающего зубами чеку гранаты!

Стоп! Граната?! А чем еще может быть эта глининая округлая чушка? Если набить такую порохом по завязку да запалить фитиль…

Желтолицый уже запалил: струйка дымка вилась над глиняным снарядом. Взмахнув рукой, чтобы oгонек разгорелся посильнее, он швырнул ручную бомб в поляков.

Рвануло над Освальдом, Збыславом и двумя краковскими дружинниками. Всех четверых окатил сверху огнем, осколками, вонючим дымом. Оруженосец добжиньского рыцаря, скорее инстинктивно нежели осознанно, прикрыл себя и господина щитом А вот дружинникам не повезло: обоих буквально вышвырнуло из седел. Оглушенные, обожженные, побитые осколками, подняться они уже не смогли. С жалобным ржанием рухнул конь под Освальдом: несчастному животному перебило позвоночник. Опаленный жеребец Збыслава шарахнулся в сторону. Запаниковавшие партизаны тоже разворачивали лошадей.

Плохо! Если побегут сейчас — всем крышка. Бурцев заорал во всю силу легких, как некогда при стычке со скинами:

— Сто-о-оять!

Поляки в нерешительности затоптались на месте. А желтолицый бомбист подпаливал фитиль второй гранаты. Огонь тлеющей ветоши, должно быть, жег ему губы, а едкий дым лез прямо в глаза: из зажмуренных щелочек ручьем лились слезы. Однако старик терпел. Выплюнул дымящийся огарок он только когда заискрился фитиль глиняного шара.

«Этот взрыв решит все», — понял Бурцев. С воплем отчаяния, он ударил пятками в бока Уроды. Лошадь взвилась на дыбы, понесла. Но несла она туда, куда направлял ее всадник. Цель была одна — треклятый старикан, изготовившийся для броска.

Урода грудью сбила престарелого «гренадера». Искрящаяся граната выпала из его цепких пальцев, укатилась куда-то под копыта татарских коней. А через пару секунд прогремел взрыв. Взвизгнули осколки, полыхнуло пламя. В удушливом облаке порохового дыма взлетели ошметки мяса и кровяная взвесь. Оглушительное ржание, дикие крики, падающие всадники, искалеченные лошади…

Мимо Бурцева промчался воин в стальной чешуе. Без шлема и щита. Кривая сабля нелепо болталась на ременной петле, брошенный повод свисал с лошадиной шеи. У несчастного животного дымились и грива, и хвост. Лошадь вела себя, словно необъезженный мустанг на родео. Всадник обеими руками держался за обожженное лицо, однако не падал: ноги степняка крепко обхватили бока беснующейся кобылицы. Упасть ему помогли. Янек достал беспомощного противника мечом. Да и остальные поляки наконец вышли из ступора. Воспрянув духом, партизаны с новыми силами навалились на врага. Освальд и Збыслав остались позади. Теперь отряд вел новый предводитель. Впрочем, вел — слишком громко сказано. Просто взбесившаяся Урода полностью вышла из-под контроля, вырвалась вперед и заметалась среди таких обезумевших монгольских коньков.

Вероятно, лишь непредсказуемая траектория движения испуганной лошади спасла Бурцева от вражеских клинков. Сам-то он полностью сосредоточился на том, чтобы удержаться в седле. Оказаться на земле, под копытами — было равносильно смерти. Двжды или трижды он получил ощутимые удары по щиту и шлему. Разок кривая сабля вскользь чиркнула по панцирю. А потом из облака пыли и рассеивающегося дыма вдруг вынырнул всадник с развевающий лисьим хвостом на шлеме. И с серебряной пластиной на груди.

«Князек», ради которого, собственно, и была затеяна вся эта куча-мала, тоже пытался совладать со взбессившимся конем — а потому не сразу заметил опасность. Урода же неслась прямо на него. Брать «языка» голыми руками? А разве есть выбор?

Бурцев на скаку сбросил щит, перегнулся через седло, стараясь дотянуться до противника. Он успел таки перехватить руку, метнувшуюся к кривым ножнам. Пальцы татаро-монгольского военачальника скользнули по богатой — с золотом и самоцветами рукояти, но сабля так и не оскалилась хищной cталью. Лошадки заплясали друг подле друга.

Бурцев прекрасно знал приемы рукопашного боя, но вот сравниться с кочевником в конной борьбе у него не было ни малейшего шанса. Свободной рукой татарин вцепился в его перевязь с пустыми ножнами и резко подал своего жеребца в сторону.