Пока там и тут не взрываются мины. Эпидемия, при всей своей жестокости, пролила свет на нищету и отчаяние жизни в городе, ярко выделив повседневные страдания сиянием невероятного отчаяния. Уайтхед был наполовину прав: именно то, что вспышка заболевания оказалась настолько ужасающе заметной, заставило наконец начать поиски лекарства. Но процессом управляло вовсе не божественное провидение, а плотность населения. Запихните тысячу человек в пределы трех городских кварталов, и вы создадите среду, в которой эпидемическая болезнь сможет процветать; но, процветая, болезнь выставляет напоказ все характерные особенности своей природы, показывая, как можно ее победить. Колонка на Брод-стрит была своеобразной городской антенной, посылающей сигнал в окружающие районы – сигнал с хорошо заметной закономерностью, которая помогла людям «увидеть» холерный вибрион, не прибегая к помощи микроскопов. Но без этой тысячи тел, сгрудившейся вокруг колонки, сигнал бы пропал, словно звуковая волна, рассеивающаяся в космическом вакууме.

В недели, последовавшие за эпидемией, Уайтхед заметил достаточно закономерностей, чтобы опровергнуть в своей монографии ряд популярных теорий. Его рассказ о катастрофе на Питер-стрит раскрыл ошибочность санитарной гипотезы, и он рассказал о многих смелых прихожанах, подхвативших холеру, чтобы опровергнуть банальности о том, что «страх убивает». Он составил таблицу смертности на верхних и нижних этажах, чтобы продемонстрировать, что холера с одинаковой свирепостью убивает и зажиточных, и бедных. Но, несмотря на презрительное отношение к снятию рычага колонки, он не упомянул в монографии колодец на Брод-стрит. Возможно, Уайтхед просто считал, что не смог собрать достаточно доказательств против аргументов Сноу, и поэтому не стал включать в текст водную теорию. Но, возможно, его собственное расследование заставило его передумать.

Так или иначе, монография была только началом. Уайтхед в следующие несколько месяцев зашел в своей охоте за подробностями эпидемии на Брод-стрит намного дальше, чем когда-либо представлял – даже дальше, чем сам Джон Сноу. В конце ноября управление прихода Св. Иакова сформировало комиссию по расследованию эпидемии на Брод-стрит, изначально намереваясь опубликовать доклад на основе анкет, распространяемых по району, и подкрепить его данными, собранными Комитетом здравоохранения. Но когда священники обратились к Бенджамину Холлу, президент комитета отказался поделиться данными – «в основном по той причине, что расследования подобного рода представляют большую ценность, когда являются независимыми». Этот отказ стал неожиданной удачей. Анкетирование дало довольно мало информации, Комитет здравоохранения вообще не стал сотрудничать, так что священники из приходского управления поняли, что им придется формировать собственную команду для расследования. Преподобного Уайтхеда, который недавно опубликовал монографию и хорошо знал округу, пригласили войти в состав этой комиссии. А еще в нее позвали того самого местного врача, которого так волновало состояние колонки на Брод-стрит. Сноу и Уайтхед, возможно, и не были согласны по поводу причин эпидемии, но теперь они работали в одной команде.

Уайтхед начал свою атаку на теорию зараженной колонки с важного упущения, сделанного Сноу во время первого исследования района. Сноу практически полностью сосредоточился на жителях Сохо, которые умерли во время эпидемии, отметив, что подавляющее большинство из них пили воду с Брод-стрит, прежде чем заболеть. Но Сноу не исследовал вредных привычек жителей района, которые выжили в эпидемии. Если окажется, что эта группа тоже в большинстве своем пила воду из колонки на Брод-стрит, то теория Сноу просто рассыплется. Связь между водой из колонки и холерой не будет иметь никакого смысла, если большинство жителей района – и живые, и мертвые – пили эту воду. Большинство погибших наверняка незадолго до начала эпидемии ходили по Брод-стрит, но это же не означает, что прогулка по улице Брод-стрит вызывает холеру.

Уайтхед отлично знал эти места, и это дало ему огромное преимущество: он смог найти сотни жителей района, которые сбежали оттуда после начала эпидемии. Сноу наверняка интуитивно понимал, что важно будет узнать и то, какую воду пили выжившие, но в первые недели сентября он никак не мог добраться до подавляющего большинства из них. Так что Сноу пришлось выдвигать обвинение в адрес колонки, основываясь на данных о погибших, а также нескольких неожиданных случаях выживания (в работном доме и пивоварне). Уайтхед, с другой стороны, завел в районе уже столько знакомств, что смог найти многих беглецов с Голден-сквера. В своем расследовании, продлившемся несколько месяцев после приглашения в комиссию, он объехал немалую часть Большого Лондона; узнав, что некоторые бывшие жители покинули город, он отправил им запросы по почте. В конце концов он сумел найти информацию о 497 жителях Брод-стрит, более чем половине людей, живших там до начала эпидемии.

Вплотную занявшись расследованием (иной раз ему приходилось по пять раз возвращаться в одну и ту же квартиру, находя все новые зацепки), Уайтхед постепенно начал понимать, что негативное отношение к теории зараженного колодца постепенно проходит. Снова и снова в воспоминаниях переживших холеру всплывали полузабытые связи с насосом на Брод-стрит. Молодая вдова, муж которой умер первого сентября, сначала сказала Уайтхеду, что они не пили из колонки на Брод-стрит. Но через несколько дней она вспомнила, что в ночь с тридцатого на тридцать первое муж попросил ее принести немного воды из колонки, чтобы выпить за ужином. Она сама не выпила ни глотка. Другая женщина, чьи муж и дочь переболели холерой (и выжили), решительно отрицала, что кому-либо в доме нравилась вода с Брод-стрит. Но когда она пересказала свой любопытный разговор с преподобным Уайтхедом остальным членам семьи, ее дочь вспомнила, что на самом деле пила из колонки на Брод-стрит незадолго до эпидемии.

Этот последний случай стал типичным для историй, которые находил Уайтхед: недостающим звеном в цепочке, связывавшей семью с колонкой на Брод-стрит, оказывались дети. Анализируя питьевые привычки жителей района, Уайтхед отметил, что самых юных членов семьи часто просили приносить домой воду. Визит к колонке на Брод-стрит был распространенной обязанностью для детей старше шести-семи лет, и, поскольку все хорошо знали об этом колодце, многие дети в районе пили из него без ведома родителей. Слушая их рассказы, Уайтхед вспоминал многочисленных вдов, собравшихся в церкви Св. Луки в день, когда с колонки сняли рычаг. У него наконец-то появилось возможное объяснение их иммунитета. Дело не в том, что эти женщины обладают моральным превосходством над умершими, имеют более крепкую конституцию или ведут более гигиеничный образ жизни. Их объединяло одно: они были старыми, немощными и жили одни, и, соответственно, некому было принести им воды.

Когда Уайтхед внес в таблицу первые цифры, «вина» колонки показалась совершенно очевидна. Среди тех, кто пил воду из колонки, заболеваемость оказалась примерно такой же, как и у Сноу в его первом опросе: на каждых двоих, кто пил из колонки на Брод-стрит и уцелел, приходилось трое заболевших. Пропорция казалась еще более поразительной, если сравнить ее с заболеваемостью среди тех, кто не пил из колодца: в этой группе холера поразила лишь каждого десятого. Уайтхед, конечно, по-прежнему был против водной теории, но столкнулся с упрямым фактом: вероятность заражения у тех, кто пил из колонки, выросла всемеро38.