С этими словами Степан открыл в полу дверцу, которую никто раньше не приметил, и спрыгнул вниз. Погреб оказался ему по плечи, из-под пола теперь торчала одна голова. Матвей слез за ним намного аккуратнее и, поскольку был ниже Степана, почти полностью скрылся внизу. Еще раз велев девушкам вести себя аккуратно, оба включили фонари, предусмотрительно захваченные Степой, и скрылись в темноте погреба.

Полина подошла к краю, присела на корточки и заглянула вниз.

– Ух, большой погреб, наверное! – присвистнула она. – Даже света от фонарей не вижу.

– Еще бы, – фыркнула рыжая. – Целые катакомбы покойников прятать. Можно сказать, сразу в преисподнюю опускают.

Мирра не стала подходить к краю. Вид большого черного провала в полу вызывал беспокойство, поэтому она решила по наказу Степана осмотреться. Аккуратно приоткрыла запертую дверь и вошла в соседнюю комнату, которая оказалась одновременно и спальней, и гостиной. Высокая кровать застелена вышитым вручную покрывалом, друг на друге стоят две огромные пузатые подушки. Наволочки на них когда-то были белыми, но теперь пожелтели от времени, как желтеют осенью листья, и большие вышитые цветы выглядели неуместно, создавали впечатление забытой на улице яркой игрушки. Небольшой диван напротив тоже застелен покрывалом, но уже попроще, явно купленном в магазине.

В ногах дивана располагался большой шкаф с зеркалом в дверце, а между двух окон стоял стол, накрытый скатертью с таким же рисунком, что и покрывало на кровати. На столе должен бы стоять телевизор, но его не было.

Мирра подошла к шкафу, провела рукой по резной дверце, ощущая кончиками пальцев пыльное забытье. Подумала немного, а затем осторожно приоткрыла дверцу. Внутри было еще более пыльно и пахло чем-то прелым. Все полки оказались заняты одеждой, и только одна пустовала. Пустовала сейчас, но еще совсем недавно на ней что-то стояло. Среди толстого слоя пыли почти по центру выделялось пятно правильной прямоугольной формы. Будто здесь стоял небольшой ящичек или… шкатулка.

Мирра быстро пробежалась руками по остальным полкам, надеясь, что шкатулку куда-то переставили, хотя в глубине души знала, что ее забрали. Едва ли это была та шкатулка, ключ от которой висит на шее у Матвея, мало ли в деревне шкатулок, но Мирра почти не сомневалась, что именно та. И если кто-то перепрятал ее из такого надежного места, значит, в ней на самом деле хранится что-то очень важное.

Она разочарованно выдохнула, закрыла дверцу и заглянула в потемневшее от времени зеркало. Прозрачное когда-то стекло стало грязно-серым, подернулось паутиной времени, заросло забвением. Мутное отражение смотрело испуганно и напряженно. Мирра осторожно приблизила лицо к холодному стеклу, почти прижалась носом, перевела взгляд со своего лица за плечо и едва не вскрикнула. Сзади стояла навья. Та самая, что приходила ночью. Теперь Мирра ясно видела, что она на самом деле одета в наряд невесты, а то, что приняла за облако – длинная белая фата. Сейчас лицо не казалось таким страшным, как ночью, можно было рассмотреть и глубоко посаженые бездонные глаза, и маленький приоткрытый рот и даже жемчуг зубов в нем.

Мирра царапнула ногтями прохладное стекло, собираясь с мыслями, а затем резко обернулась. Невеста была за ней, но не живая, не навья, а простой портрет во весь рост на стене. И не свадебное платье на ней, а обычный сарафан молочного цвета. Волосы не черные, а каштановые, на голове венок из белых цветов. В мутном зеркале она отразилась нечетко, а остальное уже дорисовало воображение.

Мирра осторожно подошла ближе к портрету, рассматривая девушку. Молоденькая, лет двадцати, но очень печальная, будто знает заранее, какая судьба ее ждет. Быть может, уже находилась в депрессии, спасти от которой в этой глуши оказалось некому. Некому было пожаловаться на проблемы, которые грызли дикими собаками изнутри, разрывали мысли по ночам, заставляли сердце чаще биться днем. Некому выслушать, никто не подставил плечо. Мирра знала, как это бывает. Она нашла способ справляться, выжила. А бедная девушка не нашла. Вот и утопилась в озере, нырнула в прозрачную бездну, как нырнула сегодня Полина, но никто не бросился следом, не вытащил, не дал пощечину, не заставил жить.

На кухне послышался шум, а затем и мужские голоса. Вернулись Степан и Матвей. Бросив еще один взгляд на портрет и легонько улыбнувшись ему, мысленно говоря, что однажды все закончится и даже навья обретет покой, Мирра поторопилась выйти из комнаты, но сделав только шаг, едва не упала: ногу пронзила острая боль. Пришлось остановиться и прикрыть глаза, привыкая к этой боли. Сделав несколько глубоких вдохов и закусив губу, Мирра уже медленнее направилась к выходу, изо всех сил стараясь не хромать.

Матвей и Степан уже стояли наверху, плотно закрыв погреб. Оба выглядели чумазыми, взъерошенными, в волосах путалась паутина, а у Степы на щеке алела большая ссадина. Они словно только что действительно выбрались из преисподней.

– Все отлично, захоронение плотно закрыто, ничего не нарушало защиту, – объявил Степан. – Так что Лиза лежит спокойно.

– Тогда как она могла прийти к нам ночью? – не поняла Мирра.

– Может быть, я ошибся, и это была не она?

– Я видела портрет в комнате, это точно она.

– Ой, Мирра, у тебя кровь! – прервала спор Полина.

Мирра опустила голову, только сейчас увидев, что легкие бледно-голубые джинсы на левом бедре промокли и окрасились в темно-бордовый цвет. Черт, как же так? Почему же она не увидела этого в комнате? Могла бы придумать что-нибудь.

– Ты поранилась? – встревоженно спросил Матвей.

– Зацепилась за угол шкафа в комнате, – мгновенно соврала Мирра. – Там острый гвоздь торчит, я не заметила.

– Поранилась до крови, но джинсы не порвала? – скептически приподняла бровь рыжая, но никто не обратил на нее внимания.

– Нужно вернуться домой и обработать рану, – заявил Матвей. – Я захватил с собой кое-какие медикаменты на крайний случай.

– Ты же архитектор, – удивилась Полина.

Мирра лишь закусила губу, чувствуя, как боль в ноге нарастает. Идти домой ей будет сложно.

– Моя бабушка была фельдшером, я к таким вещам приучен, – пояснил Матвей. – Как и ездить в поездки с базовым набором первой помощи.

Мирра не сказала ни да, ни нет, решив, что придумает, как отвязаться от помощи, по дороге. Идти действительно оказалось непросто. Степе и Матвею пришлось помогать, а потом последний просто взял ее на руки, как она ни протестовала. И это уязвимое положение у него на руках так отвлекало, что ни о чем другом думать она не могла. Это был слишком близкий физический контакт. Мирра чувствовала его дыхание на лице, когда Матвей поворачивался к ней, тревожно заглядывал в глаза, слышала стук его сердца, чувствовала тепло сильных рук. Она ничего не придумала, поэтому, когда возле дома Матвей осторожно опустил ее и заявил, что сейчас сходит за аптечкой и вернется, слишком резко заявила, что справится сама. Крепко стоя на ногах, отойдя на безопасное расстояние, она снова вернула себе самостоятельность и независимость.