– Я слышал только какую-то историю о призраке в часовне, но подумал, что речь идёт об игре. Ну, знаешь, деревенские праздники, немудрёные развлечения и тому подобное.

– О призраке в часовне? – Оливия заинтересовалась и резко подалась вперёд, чуть не столкнув со стола тарелку с сыром.

– Ну да. В каждой уважающей себя английской деревне есть призрак, обитающий в часовне, а в ирландской так сразу несколько, разве ты не знала? – Филипп снова принялся пережёвывать хлеб, заедая его сыром и предусмотрительно отодвинув тарелки подальше от сестры.

– От кого ты это слышал? – Оливия по-прежнему не сводила с брата внимательного взгляда.

– Да не знаю я от кого, – в тоне Филиппа послышалась досада. – На кухне кто-то из судомоек болтал, когда я упрашивал кухарку не дать мне умереть с голоду. Ты как полицейская ищейка, Олив, честное слово. Нельзя же вот так набрасываться на людей с утра пораньше.

– Расскажи мне всё, что слышал на кухне, – приказала Оливия, и, не обращая внимания на протесты брата, забрала горбушку с остатками сыра.

– Я проснулся на рассвете, почувствовал голод и спустился…

– Эти подробности можешь пропустить. Переходи сразу к делу, – распорядилась Оливия.

– Ты что-то совсем раскомандовалась, не находишь? В общем, одна из кухонных девчонок сказала: «Не стоило им тревожить дух несчастной Айрин. Все знают, что она сторожит часовню», а вторая ей говорит: «А я бы ни за что туда не пошла. Вот хоть режьте меня, а даже на порог бы не ступила. Неудивительно, что сердце у неё не выдержало». И тут пришла кухарка и прикрикнула на них, чтобы разожгли огонь как следует и перестали языком молоть.

– Айрин, которая сторожит часовню… – повторила Оливия задумчиво. – Кто эта Айрин, они не говорили?

Филипп покачал головой и поспешно допил холодный чай.

– Ты что, уходишь куда-то? – удивилась Оливия, которая ещё не обсудила с братом и десятой доли того, что намеревалась. – Но я же…

– Прости, Олив, но мне нужно бежать. Маленькое дельце, всего на полчаса. Ты хотела мне что-то ещё рассказать? Может, по пути в Лондон? Уверен, что Имоджен, ну, то есть мисс Прайс, тоже будет интересно послушать.

– Ты не понял, Филипп. – При упоминании мисс Прайс Оливия потеряла всякое терпение и подготовленные заранее аргументы оказались не нужны. – Мы не едем сегодня в Лондон. И завтра тоже. Я хочу остаться в Йоркшире и выяснить, почему умерла леди Элспет. И мне нужна твоя помощь.

***

Айви, не слишком довольная новыми хлопотами, проводила сестру немногословного, но такого обаятельного мистера Адамсона к единственному свободному номеру в конце коридора. Его доступность объяснялась непомерно высокой стоимостью, но Оливию, в сумочке которой лежал более чем щедрый чек леди Элспет, это не остановило.

Комната оказалась просторной, из окон открывался вид на холмы, между которыми серебрилась лента реки. В обстановке номера самым примечательным предметом была высокая постель под пыльным атласным балдахином со свисающими, будто тропические лианы, кистями, и резной викторианский шкаф устрашающих размеров, похожий на галеон Великой Армады, в котором с лёгкостью могла бы разместиться ещё одна небольшая комната.

– В оплату входит завтрак, мисс, но вы, наверное, позавтракали в Мэдлингтоне?.. – Айви изучающе смотрела на Оливию, обшаривая её цепким и в то же время обманчиво-равнодушным, как у уличного воришки, взглядом.

– Нет, нет, Айви, я очень голодна и буду признательна, если завтрак мне принесут сюда. И мне понадобится две чайных чашки и большой чайник крепкого чаю.

– Как скажете, мисс, – вздохнула Айви, ничуть не вдохновлённая перспективой тащиться по лестнице с тяжёлым подносом, и отправилась вниз, чтобы передать распоряжение кухарке.

Айви неплотно прикрыла за собой дверь, и, когда та распахнулась от сквозняка, Оливия невольно разгадала причину торопливого исчезновения брата – у дверей смежного номера, прямо возле пары коричневых замшевых туфелек на непрактичных тонких каблучках, появился роскошный букет, перевязанный шелковой лентой. Алые маки, пышные садовые розы чудного абрикосового оттенка, гортензии с кремовыми, как дорогая писчая бумага, лепестками, и влажный, с капельками росы на листьях, любисток. Нелепый, несочетаемый подбор растений указывал как на то, что букет не был приобретён в цветочной лавке и составлялся собственноручно, так и на то, что в номере по соседству, скорее всего, проживала мисс Имоджен Прайс.

В этом Оливия убедилась через полчаса, когда почти справилась с обильным йоркширским завтраком, включавшим в себя копчёную пикшу, нежную взбитую яичницу, хрустящий бекон и горячие овсяные лепёшки, к которым прилагался кружок жёлтого масла с вытисненным на нём узором в виде чертополоха. Трактирные кушанья не шли ни в какое сравнение со стряпнёй миссис Вайсли, ярой почитательницы ревеня и фасоли, и Оливия отдала должное каждому блюду.

В дверь постучали, когда она уже допивала чай. На пороге стояли Филипп и подозрительно румяная Имоджен Прайс в полосатом костюмчике с пышной юбкой. Узкий поясок подчёркивал неправдоподобно тонкую талию, и Оливия подумала, уж не затянулась ли мисс Прайс в корсет, однако постаралась скрыть разочарование тем, что брат пришёл не один, и широко улыбнулась его спутнице.

– Какая жалость! Если бы я знала, мисс Прайс, что вы тоже придёте, то постаралась бы не накидываться так на овсяные лепёшки.

– Ничего страшного, – милостиво склонила та кудрявую головку, – я не имею привычки завтракать.

Войдя, девушка постаралась сесть так, чтобы видеть своё отражение в овальном зеркале трюмо, и Филиппу не оставалось ничего другого, как примоститься сбоку, у самого окна.

– Как вам Йоркшир, мисс Прайс? – осведомилась Оливия светским тоном. – Вам уже доводилось здесь бывать?

– О да, позапрошлым летом я была занята в большом турне по этим местам. Мы проехали от Лидса до Скарборо и давали по два выступления – дневное и вечернее. Каждый день – полный зал. Нас так хорошо принимали, что у меня до сих пор остались об этих местах самые тёплые воспоминания. Здесь, в Йоркшире, удивительно душевные люди. Дарить своё искусство такой публике – настоящая честь для любого артиста, – тёплым, грудным голосом призналась Имоджен Прайс, а Оливия подумала, уж не приняла ли та её за хроникёра местной газеты, ведущего театральную колонку. – А сегодня, представляете, кто-то из тех, кто видел меня на сцене и узнал о моём частном визите, прислал мне чудный букет. Это так по-настоящему трогательно, вы не находите?

– Ну разумеется, – согласилась Оливия, со злорадством отметив, как разочарованно вытянулось лицо у Филиппа. – Давно вы на подмостках, мисс Прайс?

– Сколько себя помню. Мои родители, а они служили в театре, возможно, вы даже слышали о них – дуэт Липински, одно время они были невероятно популярны! – включили меня в свой номер, когда мне было семь лет. О, это было так по-настоящему волнительно! Я до сих пор помню, как впервые вдохнула этот запах, который не спутаешь ни с чем – бархатных кулис, фанерных декораций, грима…