Грумс быстро взглянул на Оливию и снова увлёкся бумажным листом, который к этому моменту превратился в нечто, топорщившееся во все стороны.

– Да что ты будешь делать, – в сердцах выругался он, – как ни стараюсь, всё никак не получается! Мисс Грумс мне поручение дала, – с нескрываемой отцовской гордостью пояснил он, – папа, говорит, сделай мне сверчка, как тот забавный мистер, что скручивает всяких зверей из бумаги на субботней ярмарке в Скарборо. Вроде занятие нехитрое, когда со стороны посмотришь. Думаешь, вот делов-то – из бумаги поросят да лягушек вертеть! А выходит, и тут сноровка нужна, и в этом навостриться надо. А мисс Грумс у меня стро-о-огая! Чуть что не по ней – покоя не жди. Но мне вот что интересно, мисс Адамсон, – и Грумс резко взглянул ей в лицо, – почему мистер Понглтон заверил меня, что вы сами предложили ему свои услуги? Кому из вас мне стоит верить? История эта никак не затрагивает мою профессиональную деятельность, но по-человечески мне любопытно: кто же из вас двоих лжёт?

– Я рассказала вам правду, инспектор, – произнесла Оливия уже без прежнего возмущения. – И поверьте, я ни о чём так сильно не жалею, как о том, что откликнулась на просьбу леди Элспет и поддалась на её уговоры.

На неё отчего-то навалилась смертельная, лишающая сил усталость, будто на плечи легло тяжкое бремя. Пока длился допрос, солнце успело уплыть за холмы. Ручеёк золотистого света, проникающий через витражное окно, иссяк, и теперь тесная комната напоминала пересохший колодец. Бимиш за спиной Оливии вёл себя до того бесшумно, что она уже и забыла о его присутствии.

– Могу я поинтересоваться, мисс Адамсон, куда вы намереваетесь отправиться дальше? Раз уж выяснилось, что вы не имеете обыкновения наниматься в услужение, я хотел бы знать, где можно вас найти, если в деле появятся новые обстоятельства.

– Я собираюсь вернуться в Лондон, инспектор Грумс. И как можно быстрее, – категорично заявила Оливия, вновь упорствуя в своём заблуждении, потому что ни в какой Лондон она не уехала ни на завтрашний день, ни через два дня, ни даже через пять.

***

Новые обстоятельства, о которых туманно выразился инспектор, не заставили себя долго ждать.

Пока Грумс беседовал с Оливией, в Мэдлингтон прибыл доктор Мэтьюсон. После осмотра покойной он установил причину смерти – сердечный коллапс, вызвавший шок, а затем и летальный исход.

Его вердикт подтвердил умозаключения инспектора, отчего тот испытал удовлетворение собственной проницательностью и уже собирался отбыть из Мэдлингтона вместе с сержантом и констеблями, как в простом и ясном на вид деле появились эти самые новые обстоятельства. Известие застало его на ступенях парадного крыльца, где собрались все гости покойной леди Элспет.

О ещё одной улике вновь сообщил Седрик, принимавший во всех событиях живейшее участие. За его спиной маячила перепуганная Бернадетта, глаза её были полны слёз.

– Вот, полюбуйтесь-ка, инспектор. Очередная записка. Похоже, кому-то в день праздника вздумалось устроить игру в почтальона.

Седрик передал записку Грумсу и, скрестив руки на груди, застыл в выжидающей позе. Сложно сказать, чего именно он ожидал от инспектора, но его чрезмерное возбуждение было заметно всем присутствующим.

Записка, адресованная Бернадетте, гласила:

«У меня есть сведения о вашем муже. Не сомневаюсь, что вы захотите их узнать. Приходите в оранжерею к трём часам пополудни и будьте готовы ждать, сколько понадобится».

– Любопытно, – протянул Грумс, вынимая из кармана первую записку и сравнивая её со второй. – Почерк вроде бы тот же. И толщина грифельного карандаша на первый взгляд совпадает.

– Эти записки писал один и тот же человек, инспектор, – категорично заявил Седрик и обратился к Оливии: – Непонятно только, мисс Адамсон, зачем вам это понадобилось. Разве что вам доставляет удовольствие плести интриги.

От его слов, от его взгляда Оливию обдало холодом. Все – и даже Присцилла – смотрели на неё недоумевающе, с презрением, так, будто были уверены, что записки непременно написала она.

– Миссис Понглтон, каким образом вы обнаружили послание? – тон Грумса не оставлял сомнений в том, что находка встревожила его.

– Записка была в моей комнате, на подушке, месье, – голос Бернадетты дрожал, она с трудом сдерживала слёзы, – я нашла её после завтрака.

– Почему вы никому не сказали о записке? Разве вам не показалось это подозрительным? Тем более что, насколько я знаю, ваш муж, Монтгомери Понглтон, погиб во Франции несколько лет назад.

– Не знаю, месье, сама не знаю, – Бернадетта умоляюще сложила руки и, пробормотав что-то по-французски, принялась сбивчиво объясняться: – Я не придала большого значения, месье. Все были так заняты праздником. И я тоже, месье, я тоже была очень занята. Потом, ближе к трём часам, я вспомнила о записке и решила всё-таки пойти в оранжерею. Но никто не пришёл, месье, никого кроме меня, там не было! Я была там так долго, что потеряла счёт времени, и лишь тогда поняла, что это была чья-то дурная шутка, а потом мистер Седрик рассказал мне, что над леди Элспет тоже подшутили… – и Бернадетта с неожиданной злобой взглянула на Оливию.

По лицу Грумса было заметно, что он находится в замешательстве. Однако инспектор не привык тратить время без пользы, к тому же дома его ждала требовательная мисс Грумс, ожидающая обещанных ей леденцов и чтения вслух очередной главы из Энид Блайтон, и он сделал выбор в пользу намеченных планов. Совесть его не терзала – смерть пожилой леди, настигшая её в небывало жаркий для Йоркшира день, по всем признакам не была насильственной, а значит, дело было закрыто и его вмешательства не требовало.

Когда полицейские отбыли из Мэдлингтона, все стали расходиться. Виктория, крепко ухватив Джорджа под руку, повела его в дом. Проходя мимо Оливии, она смерила её уничижительным взглядом. Седрик, неудовлетворённый реакцией инспектора на вторую записку, попытался затеять неприятный разговор, но Присцилла сначала что-то долго ему втолковывала, а потом супруги тоже ушли в дом. Вместе с ними покинули крыльцо и Бернадетта, и Финч, сказавший напоследок громко и с неприкрытым сарказмом: «Выходит, мисс Адамсон, леди Элспет здорово ошиблась на ваш счёт».

На крыльце осталась только Оливия – растерянная, угнетённая, мрачно обозревающая безлюдную лужайку с брошенными шатрами, помостами и гонимыми ветром обрывками бумаги и рекламными проспектами.

***

Узнав о смерти хозяйки, миссис Вайсли прибегла к своему излюбленному способу успокоить нервы, после чего вновь слегла. Анна, спешно вернувшаяся из деревни, сбилась с ног, ухаживая за кухаркой и обеспечивая Викторию холодной водой, горячим чаем и дополнительными подушками. Под нажимом жены Джордж улёгся в постель и теперь с видимым удовольствием принимал её заботу, создавая хлопоты горничной и изображая сломленного горем человека.

Он лежал, прикрыв глаза и разглядывая обширную спину Виктории, которая, присев за шаткий туалетный столик, сразу же взялась за дело – принялась звонить, писать письма и планировать похороны свекрови, пряча за лихорадочной деятельностью чувство облегчения. Наклеивая на конверт универсальную марку, она недовольно взглянула на медлившую на пороге горничную и отрывисто спросила: