Ледяные стены, окружавшие ее сердце, растаяли и послали поток ощущения пробуждения, пробежавший по всему ее телу. Она воспринимала Лайэна, как каменную опору, когда стояла в кольце его рук, и знала, что он ждет от нее ответа. Когда она подняла свои серые глаза на него и позволила ему увидеть немое счастье, отразившееся в них, ему не потребовалось никаких слов, он обнял ее еще крепче и наклонился к ее жаждущим губам.

Ее сердце отчаянно колотилось, как будто у него выросли крылья, когда он искусно и на совесть показывал силу своей любви к ней. Он страстно целовал ее; ее губы, ее глаза, мягкую полость ее рта и снова ее губы, как будто был не в состоянии насытиться ее сладкой щедростью. Она ослабела от восторга и была сумасшедшей от счастья, когда прошептала:

— Не сон ли это, Лайэн, дорогой?

Он прервался только на мгновение, чтобы уверить ее с чисто кельтской беспечностью:

— Это не сон, девочка. Фантазии и кошмары кончились, вместе со всеми сомнениями и недоверием, которые отделяли нас друг от друга.

Он приподнял ее подбородок, чтобы посмотреть в ее лицо своими взволнованными голубыми глазами.

— Они кончились, их нет, любовь моя!

Он ждал, настороженный, обидчивый, его быстрая ирландская гордость готова была вспыхнуть при малейшем признаке колебаний. Она не стала увиливать, задавая ему уточняющие вопросы. Ей не надо было уверений в отсутствии чувств к Дидре, у нее не было сомнений в его любви к ней: она чувствовала к нему полное доверие. И она прошептала прямо в его суровые губы:

— Да, они все прошли…

Его сильные жилистые руки сжались вокруг нее, и она затрепетала от бешенства его неистового сердца, колотящегося около ее виска. Его голос был прерывистым от чувств, когда он еще раз склонился к ней в поисках ее губ и торжествующе сказал перед тем, как поцеловать ее:

— Значит, моя милая, все это правда. Ты здесь, ты моя, и я люблю тебя!