Лобода обмяк, его подняли подмышки и бросили в кювет.

— Поехали. Надо покушать и диабетон принять. — Чистяков захлопнул багажник «ауди» и с обидой сказал: — Не пью, японский городовой, не курю, тренируюсь всю дорогу — ну откуда диабет взялся, а?!

* * *

— Расчет был простой и п-п-правильный, — сказал Лобода. — Зима, поздний вечер, воскресенье. Ехал с дачи п-п-пьяный майор, вышел отлить или проблеваться. Оступился, упал в к-к-кювет, ударился головой и замерз. За ночь бы еще снегом п-п-присыпало.

— Да ладно? — недоверчиво сказал Гена. — Так просто? Майор с Петровки замерз в кювете — и нет вопросов?

— Местные менты — п-п-пидорасы, — безразлично сказал Лобода. — У Андрюши т-т-там все схвачено и задушено, начальник розыска на зарплате. Никто бы не стал к-к-копать. Наши, из отдела, к-к-конечно, поехали бы… — Лобода махнул рукой. — Б-б-без толку.

— Ты сам выбрался на дорогу? — спросил Худой.

— Какое т-т-там сам… Сам я только в утку отлил ч-ч-через девять дней. Меня случайность спасла. Т-т-толик ушел в отпуск и поехал с д-д-девочками на дачу.

— Что за Толик? — спросил Никон.

— С девочками? — Гена шевельнул бровью. — А ты вроде говорил, что у вас там все по-семейному?

* * *

По ночному шоссе летела «шкода». Водитель, округлый, средних лет азербайджанец, сказал:

— Twenty one.

— Двадцать один, — быстро откликнулась с заднего сиденья одна из двух очаровательных шестилетних двойняшек.

— Forty five, — сказал водитель.

— Сорок пять, — сказала вторая.

— «And all the king’s horses and all the king’s men», — сказал водитель.

— Это про Шалтая-Болтая, — сказала первая. — «И вся королевская конница, и вся королевская рать».

— Умнички, — нежно сказал водитель.

— А камин будем топить? — спросила вторая.

— Сегодня уже не будем ничего топить, заиньки. Поздно уже. Сейчас приедем, покушаем — и спать.

За левым окном промелькнул темный силуэт машины.

— Дяди Саши машина, — сказала первая девочка.

— Почему так думаешь? — спросил водитель и нахмурился.

— У дяди Саши номер — «семь-пять-семь», — сказала вторая девочка. — Это дяди Сашина машина.

Водитель притормозил, принял вправо, развернулся, остановил машину, взял из бардачка фонарик и сказал:

— Так, заиньки, посидите-ка минутку.

Он вышел под снегопад в одном пуловере, внимательно осмотрел «ауди» и посветил в кювет.

* * *

— Девчонки п-п-перепугались, ясное дело: папа принес из к-к-кювета дядю Сашу с пробитой б-б-башкой. — Лобода стряхнул пепел. — Т-т-толик меня п-п-перевязал, как мог, и отвез в С-с-склиф.

— Да, мы читали, — сказал Бравик. — Перелом пирамиды височной кости.

— Читали они… Что еще ч-ч-читали?

— Ты оглох на левое ухо и ослеп на левый глаз, — сказал Бравик. — Ты заново учился ходить, страдал мучительными головными болями и приступами головокружения. Не мог себя обслуживать самостоятельно. Работать, естественно, тоже не мог. Получил первую группу инвалидности в сорок лет.

Гена сказал:

— Саня, ответь определенно: на тебя нападали или нет?

— Еще к-к-как нападали. Врагу не п-п-пожелаешь.

— Подождите, — сказал Бравик. — Кто-то помнит, кто-то не помнит — это все детали… Саня, мы пришли к заключению, что Вовка создавал квазиреальность вследствие психического расстройства. А что скажешь ты?

— Т-т-там не квазиреальность, — сказал Лобода, кивнув на лэптоп. — Т-т-там…

Он замолчал, затянулся и сочувственно посмотрел на Бравика. А тот прищурился, подался вперед, округлил губы и хлопнул себя по лбу.

— Не «квази»? — У Бравика сорвался голос. — Там…

— П-п-просто реальность, — сказал Лобода.

— Нос! — Бравик стал дергаными движениями расстегивать пиджак. — Нос с горбинкой!

Он вынул из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок, расправил на столе, взял со стеллажа номер «Rolling Stone» и положил рядом.

На фотографии военных лекарей Карского отряда русских войск и на снимке, сделанном в клубе «Атенеум» в апреле семьдесят второго, был один и тот же человек. Теперь, при ярком свете настольной лампы, когда распечатка и журнал лежали рядом, сходство между горбоносым офицером в фуражке с низкой тульей и брюнетом с бакенбардами, который стоял за спиной Харрисона и что-то втолковывал Брайану Эпстайну, было ясным как день.

* * *

Лобода замычал и слабо качнул перебинтованной головой. Левая половина его лица являла собой сплошной синий отек, верхняя губа была ушита кетгутом и измазана йодонатом. На подушке и простыне подсыхали желто-зеленые пятна.

К кровати подошел лысый реаниматолог в застиранном операционном белье.

— Поменяй наволочку, — сказал он сестре.

— Его рвет все время, — ответила сестра, налаживая капельницу у соседней кровати. — И нечем, а все рвет. Симпатичный парень такой. Я бы бандитов просто вешала публично.

Лобода опять замычал и попытался расправить под собой простыню. Левым ухом он не слышал и не видел правым глазом.

— К нему коллеги стремятся, — сказал второй реаниматолог. — Полковник Карякин и капитан Щукин. Третий час сидят в администрации.

— Пусть один пройдет, — сказал лысый. — Дай ему халат и бахилы.

* * *

— Чудовищно б-б-болела голова… Мне кололи промедол, на п-п-пару часов помогало, а потом опять накатывало. А тошнило — п-п-пиздец. Б-б-было ощущение, будто раскручивают на центрифуге. Никогда в жизни мне не б-б-было так плохо, мужики. Боль, б-б-беспомощность, глаз не видит… Врач, сказал, что ко мне рвутся ребята из отдела. Но я был в т-т-таком состоянии, что пустили только К-к-карякина, и то на т-т-три минуты. Вечером сделали укол, я уснул. Хотя сном это не назовешь — как-будто окунули в гудящее болото. А п-п-потом… — Лобода провел рукой по волосам. — А потом я п-п-проснулся у себя дома. В четверть седьмого, п-п-по будильнику. Здоровый и г-г-голодный.

* * *

Электронный будильник заиграл «Smoke On The Water». Лобода сел, отбросил одеяло и дико огляделся. Он осторожно прикоснулся руками к волосам, к лицу. Потом посмотрел на будильник, на стул со скомканными джинсами, на зашторенное окно. Он вскочил с кровати и, запнувшись о диванную подушку, побежал в ванную.

В зеркале над раковиной отражался невыспавшийся мужчина с симпатичным губастым небритым лицом.

* * *

— Т-т-теперь вообразите мое состояние. Несколько часов назад я, п-п-покалеченный, отключаюсь после промедола, левый глаз не видит, ухо не слышит. Это п-п-при том, что я отлично, в деталях, все помню. Как спустило колесо, как меня приняли на шоссе, как п-п-перевязывали в реанимации, как в утку ссал… И вот я п-п-просыпаюсь дома. И я целехонек! Здоровее не б-б-бывает! П-п-прихожу на работу — там т-т-тоже все хорошо. Все п-п-предыдущие девять дней я, оказывается, нормально трудился. Никто к-к-ко мне в Склиф не ездил, никто ничего т-т-такого не помнит, а Карякин п-п-пятый день в командировке в Н-н-нальчике.