– Каков был твой отец? – спросила она.

Я с удивлением взглянула на нее: почему она этим заинтересовалась? Сергей не имел никакого отношения к моему отцу.

– Я не знаю, кто он, – ответила я и разрыдалась. Почему она спросила меня о нем? Сергей же не мог быть моим отцом. Ему было около сорока лет. Хотя по возрасту он вполне годился мне в отцы. Но нет, это невозможно, никаких аналогий. Он просто сразу привлек меня своим внешним видом, привлек как мужчина.

– Возможно, ты увидела в нем образ отца – именно то, чего тебе не хватало в детстве.

– Я не знаю, – ответила я честно. – Об этом я тогда не думала. Я просто доверяла ему. Хотя…

Я вспомнила, как закралось сомнение, что что-то не так, когда Сергей сообщил, что не поедет со мной в Минск. Почему я не обратила на это внимание?

– Ты настроена была ехать, и ты не хотела видеть подстерегавшую тебя опасность. Твой мозг не воспринимал сигналы опасности, – объяснила докторша.

– Я помню, что с самого начала Марат и Эвелина мне не понравились.

– Легко быть умным задним числом. Не кори себя за то, что поехала. Это не твоя ошибка.

– Так чья же, в конце концов?

– Ничья. Прими все, как есть. Не твоя вина, что ты неправильно оценила ситуацию. Тебе так хотелось создать свое будущее, тебя двигала вперед воля…

– Только не вперед, а назад, в ад, – поправила я ее.

– Есть пути и назад, но я тебе помогу, – пообещала докторша. – Только тебе самой надо захотеть начать жить снова.

Как же она поможет мне, размышляла я. Стану ли я смотреть на мужчин другими глазами? Буду ли я чувствовать себя человеком, а не ковриком для вытирания ног? Смогу ли я вообще полюбить другого человека?

Тогда я не верила в это. В больнице я не могла спокойно смотреть на себя в зеркале. И я сейчас не могу посмотреть себе в глаза. Бывают дни, когда я по-прежнему презираю себя, но… бывают и иные дни, когда я чувствую себя почти счастливой, когда я ощущаю, что вопреки всему живу. Что я, наконец, полностью свободна.

Но там, рядом с «Глобусом», я не очень-то задумывалась над тем, что когда-нибудь полюблю другого человека. Там главное было выжить, как сказала мне докторша, и я неосознанно боролась за эту возможность.

Чтобы заглушить страх, окрепший после недели проживания в запертой квартире, я начала регулярно нюхать кокаин, не отказывалась я и от марихуаны. Это радовало Марата. Он убедился в том, что я прекратила сопротивление. В качестве вознаграждения мне выдавалось столько зелья, сколько я хотела. Выпивку мне тоже не ограничивали. Каждый вечер перед наплывом клиентов, между тремя и четырьмя часами, я обычно садилась с Ароном и выпивала две-три рюмки алкоголя. Это меня здорово взбадривало.

После четырех мы работали беспрерывно. В обычные дни последний клиент уходил из квартиры в полночь, а в праздники и выходные приходилось пахать до пяти часов утра. Потом мы немного расслаблялись и перекусывали бутербродами, которые делал Арон. Прежде чем идти спать, я имела обыкновение выпить уже как следует. Выпивка играла для меня роль снотворного. Я выпивала и проваливалась в сон без сновидений, а иначе меня замучили бы кошмары.

– Вы, русские, странные люди, – сказал однажды Арон, когда мы сидели на кухне.

– В каком смысле? – спросила Татьяна.

– Вы почему меряете водку в граммах, а не сантилитрах или литрах.

– Столько просто не выпить, – отшутилась Татьяна. – Кто же пьет водку литрами?

– Но в граммах измеряют вес, а не объем, – возразил Арон.

– Какой-то ученый разговор вы затеяли, – засмеялась я. – Налей-ка мне еще водки, а балакать потом будете.

С каждым днем я пила все больше и больше, и это мне здорово помогало. Все эмоции притуплялись, работу я выполняла как автомат. После хорошей дозы мне было все равно, чем заниматься, – групповым сексом, сексом с Татьяной на глазах у похотливых самцов или чем-нибудь иным. Я только ждала момента, когда клиент заплатит и можно будет выскочить на кухню перехватить еще одну порцию порошка.

Арон был доволен. Марат рассказал ему о моей склонности к побегам, и первое время он контролировал меня круглыми сутками, но потом расслабился, убедившись в том, что дальше кухни я никуда не уходила.

После того как Марат разместил наши фотографии в порножурнале, клиентов прибавилось, и очереди стали постоянным явлением. Марат понимал, что таким образом он может потерять часть клиентов, и решил расширить бизнес. В конце ноября мы переехали в другую квартиру, побольше, расположенную в доме неподалеку.

Переезд произошел неожиданно. Как-то Марат приехал рано утром, когда мы еще спали, и, разбудив, начал поторапливать нас, чтобы мы упаковывали вещи в чемоданы. Арон помогал нам сворачивать постельные принадлежности и засовывать их в большие черные пластиковые мешки. Мы так торопились, что я даже не успела попрощаться с белым куполом «Глобуса», на который любила смотреть, стоя у окна. В мечтах я представляла «Глобус» космическим кораблем, приземлившимся, чтобы забрать меня отсюда. В один прекрасный день я взойду на его борт и улечу туда, где нет секса и страданий. Пусть после смерти, но я все равно улечу…

Ехать далеко не пришлось. Новая квартира находилась в доме на той же улице. Там было пять комнат и кухня. Обстановка в комнатах такая же спартанская. Никаких занавесок на окнах, никаких ковров или цветочных горшков на подоконниках. В двух комнатах стояли обычные кровати, в третьей, самой просторной, – два дивана, кресло и телевизор. Еще две комнаты пустовали. Жалюзи везде были опущены, и в комнатах царил полумрак. Существенное отличие от прежней квартиры состояло в том, что все вокруг блистало чистотой. Ванная была чисто вымыта, плита на кухне тоже блестела, и никаких запахов.

– Вот тут вы будете жить, – сказал Марат, – каждый в своей комнате. Чем не люкс? – загоготал он. – А ты, Арон, смотри, чтобы наши крысы сразу включились в работу!

Я вошла в меньшую из комнат и подняла жалюзи. Передо мной вырос белый купол «Глобуса». Странно, что я обрадовалась этому, я думала, что уже ничему обрадоваться не смогу.

Арон запер нас в квартире и пошел забирать оставшиеся вещи.

– Ну, Таня, что ты думаешь по этому поводу? – сказала я, когда за ним закрылась дверь. – Мы с тобой когда-нибудь освободимся от Марата?

– Надеюсь, – ответила она, но в ее голосе слышалось сомнение.

– Я тоже надеюсь, но у меня такое чувство, что это никогда не кончится.

– Ну, когда-нибудь кончится, – сказала Татьяна грустно.

– Иногда мне кажется, что семнадцать лет жизни в Трудолюбовке были всего лишь сном…

– А я уже и забыла свою прежнюю жизнь, – сказала Татьяна. – Хотя, ты знаешь, какие-то светлые моменты все равно помнятся. Например, я помню, как мама сказала мне о том, что у меня будет брат, братишка…