Я не знала, что было причиной плохого настроения Марата, но в такие моменты лучше всего от него куда-нибудь спрятаться. Я поставила чемодан на пол и проскользнула в ванную, которая находилась в прихожей. Здесь я была в относительной безопасности. Ванная комната была огромная, кроме собственно ванны, в ней находились душевая кабина, унитаз и небольшая стиральная машина. Но даже при таком великолепии выглядела она не слишком привлекательно. Кафель был грязный, ручки не чищены со времен царя Гороха, полотенца имели неопределенный цвет, все было запущено и неприятно. Оглядевшись, я села на стульчак, чтобы передохнуть.

– Это что у тебя тут за праздник? – услышала я голос Марата.

Арон что-то пробормотал в ответ.

– Ну ты, вонючий козел, – закричал Марат. – Тебе платят, чтобы ты за блядями присматривал, а не пьянствовал тут!

Раздался звон разбитого стекла. Потом Арон стал просить о прощении. Я продолжала спокойно сидеть на стульчаке. Скоро Марат выдохнется. Не исключено, что он попросит сделать ему отсос, но это не самое страшное, что он мог придумать. Я уже научилась, делая минет, не дышать носом. Удалять привкус мочи я тоже научилась. Нужно было, прежде чем член окажется во рту, подумать о лимоне. Тогда сразу выделялось много слюны – оставалось только смочить член слюной и заглотить его. Тогда он не имел ни запаха, ни вкуса – по крайней мере, несколько минут.

Наихудшее наступало потом – сперма. Я с трудом переносила ее на своем лице. Еще хуже было ее глотать. Много раз я пыталась удержать ее во рту, а потом бежала в туалет, чтобы выплюнуть. Но однажды на меня как-то пожаловался клиент, и я получила трепку. После этого я уже не пыталась выплевывать сперму в туалет. Уже потом я засовывала глубоко в горло два пальца, чтобы вызвать рвоту. И это было освобождением. После этого я чувствовала себя сносно.

– Эй ты, дохлая крыса, ты куда, блин, запропастилась? – закричал Марат, прерывая мои размышления.

Я поняла, что он зовет меня. Пора… Внутри будто натянулись невидимые шнурки. Я знала, что меня ожидает. Телу – мучения, душе – еще одна смерть.

– Иди сюда!

В кино я видела, как люди любят друг друга. Смешней всего любовь показывали в старых советских фильмах. Когда мужчина собирался поцеловать женщину, начинала звучать романтическая музыка. Потом мужчина склонялся над лицом женщины, кадр затемнялся, а музыка звучала громче и драматичнее. В современных фильмах все было иначе. Там показывали обнаженное женское тело и покачивающееся над ним тело мужчины. Но я никогда не видела, чтобы при половом акте присутствовали зрители (я не имею в виду тех зрителей, что сидят в зале). Любовники пытались, по крайней мере, куда-нибудь спрятаться, чтобы их никто не увидел. В каком-то фильме на целующуюся парочку наткнулись посторонние, так герои в спешном порядке удрали по дождю прочь. Это было так романтично! После фильма я мечтала, чтобы меня во время дождя поцеловал красивый парень. При мысли об этом сладко потягивало в груди. Я надеялась, что когда-нибудь встречу свою настоящую любовь, и мы с моим избранником будем бегать под дождем, целуясь украдкой, когда рядом никого не окажется. Какое дело другим людям до моей любви – она должна быть моей и принадлежать только мне.

Секс для меня был продолжением любви, божественным ритуалом. Я мечтала, как мое тело соединится однажды с телом того, кого я полюблю. Я думала об этом, когда смотрела кино. Но действительность оказалась совсем непохожей на мои мечты.

Я встала и вышла из ванной. Теперь я уже не чувствовала себя в безопасности.

Комната, куда я вошла, была большой, но почти без мебели. Коричневый кожаный диван, кресло и журнальный столик, вот и все. Да, еще телевизор. Везде валялись банки из-под пива, старые газеты, пластиковые сумки и пакеты. На окнах не было занавесок, только жалюзи.

Марат стоял с опущенными брюками и массировал член. На диване сидели Радик и Арон. Рядом с ними какая-то молодая девушка. Татьяны не было.

– Поди ко мне, потаскушка. Быстро, сказал! Я приблизилась к Марату и опустила глаза.

– На колени, – приказал он.

Ослушаться я не смела. Сейчас он выпустит свою клейкую сперму мне в лицо. К этому я уже привыкла. Мошонка Марата сжалась в комок, движения стали быстрыми. Я слышал, как Радик подзадоривал его:

– Огонь! Пли!

Вот сейчас… Чтобы не чувствовать запаха спермы, я задержала дыхание. Я боялась, что меня вырвет. Такое уже было. Марат в этом случае начнет меня избивать. Зная вкусы Марата, я подняла лицо и широко открыла рот. Может, потом он даст банку кока-колы, подумала я.

Марат спустил. Сперма медленно потекла по моим щекам и губам, а потом стала капать с подбородка на грудь.

Радик захлопал в ладоши.

Я закрыла глаза и опустилась на пятки. Но экзекуция на этом не закончилась. Я почувствовала, как по голове потекла теплая жидкость. В комнате распространился запах мочи. Моча стекала на лицо, смешивалась с моими слезами и проливалась на пол. Вскоре подо мной образовалась большая лужа. Марат пнул меня ногой, и я упала в эту лужу мочи. Радик и Арон заржали.

Я лежала в луже мочи и впервые после унизительного обращения не плакала. Внутри было пусто. Ничего даже не колыхнулось. Никаких чувств не осталось. Я умерла и попала в ад. Это я точно знала. Живой человек в ад не попадает. Итак, я умерла.

После того как Марат помочился на меня, странным образом все для меня стало проще. Я смирилась со своим рабским положением. Я прекратила думать о побеге и жила – а точнее сказать, существовала – в стокгольмской квартире где-то около «Глобуса». От Арона, который иногда рассказывал о Швеции, я узнала, что сферическое здание, которое мы проезжали, называется «Глобус».

Арон оказался неплохим парнем. В сущности, он был добрый. Он никогда не подавлял нас, давал нам кокаин и не просил за это деньги. У меня никаких денег по-прежнему не было, а Татьяне разрешили удерживать от заработка до двухсот долларов в день. Сигареты и кокаин она получала бесплатно. Я и не заметила, как без всякого сопротивления опускалась все глубже и глубже, на самое дно.

– Ты не должна упрекать в этом себя, – сказала докторша.

– Как же так? Я смирилась со всем, я предала саму себя… – Нет, ты этого не сделала.

– А что же я сделала?

– Ты приспосабливалась к ситуации.

– Я предала саму себя.

– Нет, наоборот. Ты приспосабливалась, чтобы выжить.

– Глотая наркотики?

– Это был твой способ выживания.

– Согласиться с рабством?

– И это тоже.

– А предательство?

– И предательство. Человек по своей природе хороший выживальщик.

– Если человек становится предателем, то он уже не человек, – возразила я.

– Нет, ты не права.