Шону удалось немного протиснуться вперед — туда, где до него не бывал ни один мужчина. Сердце Андреа невольно защемило. Шон спас ее. А потом позаботился, чтобы ее первым мужчиной стал он, тот, кому она небезразлична. Тот, кто любит ее.

— Шон... — Андреа посмотрела ему в глаза.

— Энди, любимая, — с трудом выдохнул Шон. — Я не знаю, получится ли у меня сделать это медленно. Я так боюсь причинить тебе боль!

— Я сильная, — прошептала она.

— Да, но я тоже. И я намного сильнее тебя.

У нее слегка закружилась голова.

— Тогда давай посмотрим, что получится. — Андреа легонько куснула его в шею.

Шон зарычал. Его глаза то и дело меняли свой цвет — из голубых стали почти белыми, потом вновь потемнели.

— Ну, смотри... сама напросилась.

Андреа не возражала. Шон медленно вышел из нее, потом рывком протиснулся обратно. Потом еще раз... и еще.

Андреа окончательно потеряла голову. Обхватив его обеими руками, она изогнулась, стараясь помочь ему.

Кровать прогнулась почти до самого пола, но они этого даже не заметили. Слава Богу, внизу не было никого, кто мог их услышать. На какое-то мгновение Андреа показалось, что во всем мире остались только они вдвоем — она и Шон.

Шон уже не пытался сдерживаться. Их тела двигались в одинаковом ритме, и миг наслаждения надвигался неотвратимо.

Желание нарастало в ней, как огненный ком, рвало изнутри. Андреа открыла глаза — прямо перед ней было лицо Шона. Глаза его вновь потемнели, зрачки сузились, превратившись в две черные точки.

Она не могла отвести от него глаз. Его властный взгляд притягивал ее — и ее тело изогнулось под его ненасытными губами.

По телу Андреа пробежала дрожь. Она содрогнулась — раз, другой, из груди ее вырвался ликующий крик. Шон вторил ей, еще мгновение, — и он взорвался где-то глубоко внутри ее.

Для оборотней акт совокупления был частью их жизни. Шон теперь стал частью ее самой. Словно прочитав ее мысли, Шон запрокинул голову, и из груди его вырвался торжествующий львиный рык.

«Моя!» Проснувшийся в нем оборотень спешил заявить о своих правах. И то, что было в Андреа от оборотня, заставило ее откликнуться на его зов.

«Мой. Любовь моя!»

Узы, которые навсегда связывают самца и его подругу. Только теперь Андреа поняла, что это такое. Шон, открыв глаза, неотрывно смотрел на нее.

Эти узы теперь будут держать ее: куда крепче любых других. Это были оковы, которые Андреа добровольно возложила на себя, заранее зная, что будет носить их вечно.

Ни страха, ни возмущения не было — сердце Андреа пело от счастья. Обняв Шона за шею, она притянула его к себе и блаженно закрыла глаза.

Меч снова взывал к ней.

Андреа приоткрыла глаза и зажмурилась от яркого лунного света, гадая, не сон ли это. Рука Шона, тяжело лежала у нее на груди — даже во сне он крепко прижимал ее к себе.

Слова, которые она слышала, явно были не английскими. Мелодичные звуки струились в тишине, окутывая ее, словно музыка. Андреа не знала ни языка фэйри, ни кельтского, ни гэльского, которые понимали оборотни, переселившиеся сюда из Шотландии и Ирландии. Она даже не была уверена, что это вообще язык.

Меч был внизу, и все же Андреа готова была голову дать на отсечение, что звуки, которые она слышала, исходят от него. Казалось, эти звуки мерцают, переливаясь, словно серебро. Конечно, Андреа понимала, что все это чушь — звуки не имеют цвета. Только вот эти, похоже, имели.

Она осторожно убрала с себя руку Шона. Он слегка нахмурился, проворчал что-то, но не проснулся.

Андреа бесшумно спустилась по лестнице, стараясь не шуметь, хотя и знала, что в доме нет ни души. Свет нигде не горел — стало быть, снаружи ее не увидят, удовлетворенно подумала она.

Меч был в гостиной — лежал на столе, охраняя их сон и покой, словно страж. Издалека он был похож на распятие. Древние руны, которыми была украшена рукоять и ножны, заметно мерцали в лунном свете.

Чем ближе подходила Андреа, тем громче становился шепот, голоса, которые она слышала. Андреа нерешительно сложила руки на груди, вдруг почувствовав, что ей не хочется прикасаться к мечу.

— Принеси его мне, — сказал ей фэйри. Андреа покосилась на окно — он стоял там, под деревьями, в своих серебряных доспехах, темно-серые глаза его казались совсем черными. — Принеси мне меч стража. Это самое важное, что ты можешь сделать в своей жизни.

Было забавно смотреть, как вытянулось его надменное лицо, когда Андреа, подбоченившись, насмешливо бросила ему:

— Интересно, а с чего ты взял, что я тебе поверю?

На мгновение его лицо исказилось от ярости — подумать только, какая-то полукровка осмелилась ослушаться его приказа! Потом суровый взгляд воина немного смягчился.

— Потому что я дал тебе жизнь. Твоя мать была моей единственной любовью. Ты моя дочь, Андреа.

Потрясение было так велико, что у нее вдруг пересохло во рту. Сделав над собой усилие, Андреа покачала головой:

— Жалкая ложь! Впрочем, даже поверь я тебе, я бы и тогда не отдала тебе меч. Мой отец, значит... Так вот, мой отец был ублюдком, который бросил мою мать, потому что ему было наплевать на всех кроме себя!

Он посмотрел на нее своими темными глазами — на призрачно-белом лице они казались совсем черными.

— Мне пришлось это сделать. Время истекло. А теперь…

— Ты являлся мне в кошмарах, и вот теперь ты осмеливаешься утверждать, что ты мой отец. Если ты надеешься, что я паду перед тобой на колени и поклянусь, что буду повиноваться тебе, то ты еще глупее, чем я думала!

К ее удивлению, на лице воина-фэйри мелькнула улыбка.

— Ах, Андреа! Ты вылитая мать! — Он протянул ей руку. — Дитя, ее смерть разорвала мне сердце. Возможно, тебе удастся вернуть его к жизни.

— Не вздумай прикасаться ко мне!

Он послушно убрал руку.

— Нет... ты сама должна притронуться ко мне. Коснись меня, и я докажу тебе, что не обманываю. Я покажу тебе...

Проклиная себя за любопытство, Андреа уже подняла было руку, но тут что-то метнулось из темноты. Она и ахнуть не успела, как Шон сбил ее с ног. Она отлетела в сторону, а когда поднялась на ноги, фэйри и след простыл.

Конечно, Андреа тогда здорово разозлилась на Шона. Однако, поостыв, поняла, что он был прав. Фэйри всегда отличались вероломством. Конечно, теперь они уже не так сильны, как в древности. Однако это вовсе не означало, что они не способны подстроить какую-то пакость, если им удастся преодолеть тонкую грань между двумя мирами. То, что этот фэйри знал, как ее зовут, и так трогательно говорил о матери, вовсе не означало, что его слова — правда. Он мог оказаться, кем угодно, мог вытянуть всю эту информацию из ее настоящего отца. Для чего бы ему ни понадобился меч, речь наверняка шла о, каких-то кознях против оборотней.