Москва. Малая Переяславская улица.

Квартира Гали. 19 Ноября. 2010 года.

Гале казалось, что свое приключение с бандитами она тут же забудет. Вчера днем она об этом и не думала. В редакции слишком много суеты с очередным выпуском. На посторонние мысли не хватает времени. В субботу и в Воскресение газета не выходила. Пятничный номер сотрудники готовили накануне. Сегодня трудились только корректоры и выпускающий редактор. Галя имела выходной.

Ночью девушка почти не спала. Маму мучили приступы астмы. Они ночевали в одной комнате и надрывный кашель больной женщины, доводил дочь до изнеможения. Под утро матери полегчало, но дочка заснуть уже не смогла. Теперь она волновалась за друга. Тема ни разу не позвонил, а она звонить ему стеснялась. В начале седьмого не выдержала, на цыпочках вышла на кухню и набрала номер его мобильного. Но Старков телефон отключил. Она легла обратно, попыталась задремать, и тут на нее накатили картины похищения. Она все пережила заново. С момента, как ее запихнули в машину, до стремительного штурма бойцами ОМОНа их логова. До Гали внезапно дошло, что эти люди могут причинить вред Тимофею. Они знают, где он и хотят с него что-то получить. Кажется, материалы Игоря Клименко. Если Тема не отдаст, они намеревались ее, Галю, убить. Во всяком случае, что-то вроде этого, бандит сказал Тимофею по телефону.

Куда ее привезли, она не поняла. Окна микроавтобуса имели занавески, и похитители их задвинули. Когда они приехали на место, и ее повели в дом, она сообразила, что это дача. Из окошка комнатки, куда ее заперли, просматривались фруктовые деревья заснеженного сада, а за забором светил фонарь. Забор был высокий и сплошной.

Оставшись одна, она все время ждала, что бандиты войдут к ней. Их трое здоровых мужиков, что она с ними сможет сделать? От своей беззащитности хотелось плакать. Но слез у Гали тогда не было. Была злость.

Возможно поэтому, она не прислушивалась к разговорам похитителей. Они находились где-то рядом и их голоса доносились до нее отчетливо. Теперь, лежа на своей тахте, она решила вспомнить, о чем они говорили. Пыталась, и не могла. А слух и превосходную музыкальную память имела от рождения. В десятилетке учитель пения советовал ей пойти в музыкальную школу.

Внезапно поняла – бандиты беседовали по-украински. Потом один вошел с мобильной трубкой и приказал говорить с Темой. После ее слов, замахнулся, но не ударил. Грязно выругался и ушел. Потом он что-то сказал и уже по-русски. Или ответил кому-то из бандитов. Она вспомнила. Один из похитителей спросил – «Новенький, ты Дыбе позвони. Сколько нам здесь торчать»?

«На хрена? Макарыч сам нас найдет. С ее хахалем встретится и найдет».

Парня, которого они назвали Новеньким, она раньше не видела. И когда ОМОН ворвался на дачу и уложил всех на пол, его среди бандитов не было.

Следователь Трутеев с ней потом говорил. А про Новенького она ничего не сказала.

– Галочка спишь? – Тихо спросила мама.

– Нет, мамочка. Тебе что-нибудь принести?

– Ничего не нужно. Я тебе, вот, что скажу… Твой Тимофей парень ничего. Ты с ним можешь семью построить. Но с этой опасной работы ему надо уходить.

– Мамочка, что ты такое говоришь? Он свою работу любит! Он журналист и должен писать.

– Пусть пишет, только зачем все время про войну? Разве других тем мало? Пусть о моде пишет, или о футболе. Ты его уговори. Не сразу, а потихоньку. Я лежу и думаю, про Украину такие страсти пишут, а его именно туда понесло. У меня и то сердечко за него болит. Приедет, поговори с ним осторожненько.

– Хорошо, мама, поговорю. – Галя встала, набросила на себя халат и пошла на кухню. Поставила кофейник на плиту и опять вспомнила слова бандита. – «Макарыч сам нас найдет. С ее хахалем встретится и найдет».

Следователь Трутеев оставил ей номер своего мобильного телефона. Галя посмотрела на часы. Они показывали начало девятого. Она позвонила.

– Да… – Раздался сонный голос.

– Иван Федосеевич, простите, если разбудила. Это Галя Тимошина вас беспокоит. Вы просили позвонить, если я что-нибудь вспомню. Я вспомнила.

– Сможете подъехать к десяти в прокуратуру?

– Конечно, смогу.

– Тогда, до встречи.

Галя положила трубку и побежала на кухню. Кофе уже убежал. Она вздохнула, выключила газ и пошла одеваться.

Гатное. Пригород Киева.

19 ноября 2010 года.

Тимофей Анатольевич Старков до шести утра звонка из Москвы так и не дождался. И, на всякий случай, просидел за столом немного дольше. Он помнил наказ Снегиря, но подумал, что столь мизерная задержка ничего не изменит. В шесть часов десять минут он сжег листок в клеточку с запиской Тимошенко, скинул на дискету информация, что подготовил для своей газеты, отключил мобильный, спрятал в карман пистолет и спустился на первый этаж. В доме стояла глухая тишина. Оделся и вышел в сад. Машины, о которой ему говорил Снегирь, на стоянке возле крыльца не обнаружил. Выбрался за ворота и увидел под фонарем старенький «форд». Пульта на связке ключей не было. Недолго поразмышляв, попытался открыть машину старым добрым способом. Попытка увенчалась успехом. Он уселся за руль, и попробовал завести машину. Стартер раз провернулся, фордик «чихнул», и заглох. К утру ощущался легкий морозец, но не столь сильный, чтобы застудить движок. Он крутанул еще раз. Двигатель затарахтел на одном цилиндре. Немного прогревшись, стал работать ровнее. Тимофей ждал, пока температурная стрелка хоть немного поднимется. Наконец, она дернулась и поползла вверх. Но тронуться он не успел. Три джипа цвета хаки, с коричневыми маскировочными разводами на капоте и дверцах, с визгом притормозили возле него. Из военизированных внедорожников выскочили люди в странной форме.

Первая мысль, посетившая Старкова – «Артисты какие-то».

Крепкие парни были одеты в эсэсовскую форму времен второй мировой войны. И лишь желтые нашивки клинышком что-то отдаленно напомнили об Украине. Запереть двери он не успел, достать пистолет не подумал. Маскарадные костюмы не внушили опасений, а когда заметил автоматы, было поздно. Его выволокли из машины и запихнули в один их джипов. Сообразив, что дело дрянь, начал сопротивляться. Его оглушили. Сколько времени прошло не помнил. Очнулся в огромной гостиной с мраморным камином. Руки и ноги привязаны к стулу, пошевелить удалось только головой. Не сразу заметил рядом человека. В мягком кожаном кресле, задрав на журнальный столик ноги, сидел мужчина. На Старкова он не смотрел, а рассеянно ковырял кочергой дрова в камине. Тимофей попытался высвободить от веревок руки, ощутив резкую боль, застонал. Мужчина повернул к нему голову:

– Кажется, мы ожили? – Спросил он, улыбнувшись доброй сочувственной улыбкой. Старков разглядел лицо мужчины – моложавый, с седеющими висками. Серые глаза из под светлых бровей смотрели на пленника молодо и нагло. На вид ему можно было дать лет сорок пять, сорок семь.

Вместо ответа, Старков сам задал вопрос: