а летом — в разгроме тридцатитысячного корпуса дамасского паши Гассана. Завоевав Триполи, Антиохию, Иерусалим и Яффу, пылавший мщением бей повернул свои силы на Каир, против Магомета. Но здесь его солдаты изменнически предались неприятелю и выдали своего господина.

Али-бей был отравлен в плену своим приемным сыном.

Энергичный Фейзулла-Магомет приказал выстроить в нескольких верстах от сожженного Туртукая три лагеря: первый, обширный, был укреплен высоким валом и рвом; правее его, на горе за двумя глубокими оврагами, находилась хорошо защищенная ставка бея; у реки, в сторону Рушука, учрежден самый крупный лагерь, правда не имевший сильных укреплений.

К началу поиска у Суворова было две тысячи пятьсот солдат, в том числе тысяча триста пехоты и семьсот конницы, не считая казаков и арнаутов. Он хорошо помнил, как трудно пришлось в первом поиске батальонам, когда, построенные после переправы в каре, они взбирались по крутизне горы, через рытвины и овраги. Суворову уже приходилось при штурме гористой Ландскроны использовать преимущество походной колонны. При этом пехотные батальоны превращались как бы в узкий таран со значительной пробивной силой. Впереди, выполняя роль наконечника, должны были идти гренадерские роты, а по сторонам — егеря. Понятно, это не было еще отказом от линейной тактики как таковой: достигнув гребня горы, пехота разворачивалась в каре. Однако нововведение значительно видоизменило привычные боевые порядки.

В составленной с присущим Суворову темпераментом диспозиции определялась задача каждой колонны и давалась общая установка: «Идти на прорыв, выигрывая прежней хребет горы, нимало не останавливаясь, голова хвоста не ожидает, оной всегда в свое время поспеет, как прежней благополучной опыт показал. Командиры частей колонн или разделениев ни о чем не докладывают, но действуют сами собою с поспешностью и благоразумием».

Он выбрал для поиска бурную ночь 17 июня. Шестипушечная батарея защищала переправу русских. Прикрываемый ее выстрелами, первый отряд достиг правого берега и, построившись в шестирядную колонну, выбил турок из ближнего лагеря. Героем дня оказался храбрый и распорядительный майор Астраханского пехотного полка Борис Ребок. Он двинулся на второй лагерь, под выстрелами перешел два глубоких рва и, бросясь через вал, был встречен белым ружьем, то есть холодным оружием. Четыре часа длился неравный бой, во время которого были ранены почти все русские офицеры. Между тем два каре под командованием Батурина, стоявшие на горе, не поддержали Ребока и тем едва не погубили все дело.

Суворов был так слаб от мучившей его лихорадки, что едва мог двигаться и говорить. Два солдата водили его под руки, и адъютант передавал отдаваемые им приказы. Когда он прибыл на правый берег, Ребок уже опрокинул неприятеля, вчетверо превосходившего его силы. Генерал подкрепил Ребока и перестроил отряд, составив внутри захваченного ретраншемента большое каре. Чрезвычайным усилием воли он почти совладал с недугом и теперь передвигался без посторонней помощи.

Был час дня, когда из нижнего, последнего лагеря турки бросились в отчаянную контратаку. Ими предводительствовал сам Фейзулла-Магомет, тридцатилетний красавец и удалец, выделявшийся богатой одеждой и сбруей борзого коня. Из-за Дуная подоспели карабинеры подполковника Шемякина, пробившиеся на гору, и казаки Сенюткина, помчавшиеся к нижнему лагерю турок. Напрасно Фейзулла пытался спасти положение. Сдвинув толпу отборных всадников, он подскакал к ретраншементу, был ранен и добит ординарцем Суворова сержантом Горшковым.

Сам генерал уже настолько победил свою болезнь, что смог сесть на коня. Он двинул из укреплений пехоту, и поле мгновенно покрылось бегущими турками. Они потеряли в сражении до восьмисот человек, не считая порубленных и поколотых при преследовании. Русским досталось четырнадцать медных пушек, множество судов и лагерь с большими запасами. Потери Суворова: убитых шесть, раненых около ста, в том числе десять офицеров. После того как турки бежали к Рущуку, генерал известил о победе Салтыкова и послал с храбрым Ребоком такое же донесение Румянцеву.

Фельдмаршал был обрадован этой викторией вдвойне, так как дела его шли не блестяще. Осадив Силистрию, он решил овладеть ее внешним укреплением. 18 июня неутомимый Вейсман занял наиболее значительное из них — Нагорный редут. Румянцев рассчитывал развить успех, овладеть Силистрией и идти далее, на Шумлу. Но на другой день пришла весть, что верховный визирь отрядил на выручку Силистрии двадцатипятитысячный корпус Нумана-паши, уже спешивший к местечку Кучук-Кайнарджи. Румянцев приказал Вейсману оставить Нагорный редут и стал стягивать войска, намереваясь вернуться за Дунай. Когда Вейсман прибыл в ставку, командующий поручил ему прикрыть отход главной армии и атаковать турецкий корпус.

—      Но, ваше сиятельство, — возразил Вейсман, — у неприятеля двадцать тысяч солдат, а у меня только пять...

—      Вы сами стоите пятнадцать тысяч! — ответил Румянцев.

22 июня Вейсман напал на лагерь Нумана-паши под Кучук- Кайнарджи. Русские успешно отражали атаки турок, нанося им огромный урон огнем и холодным оружием. Вейсман находился перед строем одного из каре, когда на русских бросились янычары. Генерал спокойно отдал приказ изготовиться к штыковой контратаке. В этот момент прорвавшийся турок выстрелил в него из пистолета. Пуля пробила левую руку, грудь и задела сердце Вейсмана. Падая, он успел прошептать: «Не говорите людям...» Труп прикрыли плащом, но о гибели Вейсмана стало известно. Разъяренные солдаты не давали пощады туркам, стремясь отомстить за любимого генерала. Корпус Нумана-паши был наголову разгромлен.

Блестящие военные дарования Вейсмана вместе с железною волей и верностью военного взгляда делали его очень похожим на Суворова. Беззаветная храбрость соединялась в нем с хладнокровием и благородством, проявлявшимися в постоянных заботах о подчиненных. В кармане его мундира нашли список отличившихся в прежних сражениях. Вейсман был подлинным кумиром солдат. Ни один генерал в румянцевской армии не пользовался столь громкой славою, как он. Суворов глубоко почитал Вейсмана. Получив известие о его смерти, он сказал: «Вейсмана не стало, я остался один...»

Поражение корпуса Нумана-паши позволило дунайской армии спокойно вернуться на левый берег. Теперь на правой стороне Дуная у русских оставался лишь единственный пункт — Гирсово, на который турки, естественно, должны были оказать сильное давление. Заменить Вейсмана мог только Суворов, которому Румянцев вскоре и решил поручить «горячий» Гирсовский пост. «Я же, ведав образ ваших мыслей и сведений, — уважительно писал фельдмаршал Суворову, — предоставляю собственному вашему искусству все, что вы по усмотрению своему к пристройке нужным найдете прибавить там на вящую пользу. Делами вы себя довольно в том прославили, сколько побудительное усердие к пользе службы открывает вам путь к успехам».

Суворов оставлял негоештский лагерь в образцовом порядке. Даже генерал-поручик Каменский, не любивший Суворова и укорявший за него Салтыкова, был удивлен состоянием флотилии и укреплений, не говоря уже об обучении войск. Тотчас же отправиться