же помощью красавицы польки, которой был очарован Штакельберг. Утверждают, будто он велел снять часового с важного поста, когда эта дама пожаловалась ему, что ночной оклик солдата мешает ей спать. В ночь на 22 января 1772 года из конфедератской крепости Тынец вышло шестьсот человек под началом французского бригадира Шуази. В это время в Кракове шел костюмированный бал.

Конфедераты сели в лодки и с помощью шестов переправились через Вислу. Перед этим выпал глубокий снег, и поляки, надевшие поверх мундиров белые одежды ксендзов, смогли беспрепятственно отыскать отверстия под стенами, где местные жители заблаговременно выломали решетки. Сам Шуази, разделивши отряд на три части, не смог пробраться, как было условлено ранее, через трубу для стока нечистот: она оказалась заложенной камнем. Выбравшись из грязного прохода, бригадир отступил к Тынцу, оставив на произвол судьбы остальных людей. Удача, однако, сопутствовала племяннику генерала де Виомениля Антуану и французскому капитану Салиньяку. Им удалось проползти по скважинам внутрь замка, после чего конфедераты кинулись на часовых при воротах, а затем захватили и главный караул и завалили изнутри ворота замка, оставив свободной лишь фортку — низкую калитку.

Штакельберг был на балу, когда раздались выстрелы в крепости. Несколько поляков вбежали в залу и потребовали, чтобы полковник сдал шпагу. Он едва успел спастись, собрал находившиеся в городе отряды и ринулся к замку.

Суздальцы-гренадеры пытались ворваться в цитадель и взломать ворота, но, поражаемые с башен и из окон, откатились. Через полчаса, раздав необходимый инструмент, секунд-майор Сомов подступил вторично к воротам, а капитан Арцыбашев бросился на вал к фортке. Однако сам Сомов был вскорости тяжело ранен в левое плечо, а Арцыбашев — в руку. В эту злополучную ночь суздальцы потеряли ранеными и убитыми сорок одного человека и около шестидесяти пленными. Такова была расплата за формальное отношение к службе.

Утром 24 января в Краков прибыл Суворов, а с ним небольшой русский отряд и пять кавалерийских польских полков графа Ксаверия Браницкого. Уязвленный случившимся с его суздальцами, генерал выговорил им все, что передумал за время скорого перехода из Люблина в Краков.

— Нужное солдату полезно, а излишняя роскошь — мать своевольства! — Суворов подбежал к ожидавшим его на городской площади офицерам. Рядом с высоченным Штакельбергом он заметил капитана Шипулина. — Неужели и ты, Андрей, стал пить кофий на панских дворах да играть с поляками в таблеи?

Шипулин молчал, не поднимая глаз.

Колким взглядом Суворов зацепил в задних рядах офицера в польской шапке.

—      Вот те на! — пропел он тонким голосом. — Уж вам и государева шляпа лоб жмет! Может, и кафтан под мышками тесен?

Суздальцы стояли, понурив головы. Суворов еще долго выставлял им на вид дурные их внутренние порядки — успокоение на обывательских квартирах и забвение службы.

—      Есть кошелек? Кофий у пана готов? А боле вам ни до чего дела нет!

—      Он остывал медленно, отводя душу, внутренне чувствуя, что и сам повинен в случившемся. Ведь докладывал же ему Штакельберг о тревожном оживлении у Тынца, на австрийской границе? И разве не о том же говорил ему в Люблине польский подрядчик? — Господа офицеры могут итить, — сказал Суворов тише.

—      А вы, ваше высокоблагородие, останьтесь.

Некоторое время он молчал, глядя снизу на рослого белобрысого Штакельберга.

—      Избаловал вас, ваше высокоблагородие, господин Веймарн, — с усилием проговорил Суворов, — а ксендзы и бабы, — он возвысил голос, —      повредили вам голову. Сделали чересчур добрым! — Генерал указал на толпившихся неподалеку офицеров: — Чего же мне с них спрашивать? Каков поп, таков и приход! Нет, ваше высокоблагородие, исправляйте провинность вашу, а потом — под суд!

Штакельберг налился краской.

—      А сейчас извольте следовать за мною. Осмотрим замок, захваченный благодаря беспечности вашей.

Краковский замок был расположен на высоте, господствующей над городом. У подошвы холма текла Висла. За крепкою, в тридцать футов вышины и семь футов толщины, стеною виднелись шпили кафедрального собора и гребень полуразрушенного королевского дворца. Штурмовать замок без осадных орудий не представлялось возможным. Суворов приказал втащить несколько полевых пушек на верхние этажи наиболее высоких в городе домов и оттуда вести стрельбу. Военный инженер начал подводить к крепости две минные галереи.

Гарнизону осталось надеяться на помощь извне да на удачные вылазки. 2 февраля осажденные внезапно напали на два поста. Первый с успехом отразил вылазку. Зато командовавший вторым капитан Суздальского полка Лихарев, занимавший с шестью десятками мушкетеров каменный дом в форштадте Рыбаки, еще до приближения неприятеля пришел в позорную и предосудительную робость. Сделав несколько выстрелов по конфедератам, он сказал солдатам, чтобы всякий спасал свою жизнь сам, и оставил пост. Рота, оказавшись без командира, в беспорядке бежала. К тому же полякам удалось зажечь предместье.

Это было около полудня, когда Суворов проснулся, разбуженный перестрелками и криками. Он вскочил на лошадь и помчался на выстрелы. Встретив бегущих, генерал остановил их и повел в штыки. Подоспела и мушкетерская рота суздальцев под командованием капитана Мячкова и поручика Парфентьева. Неприятель ретировался.

По словам перебежчиков, положение конфедератов в замке все ухудшалось и порядок поддерживался лишь французами. Однако, осаждая крепость, Суворов сам находился в осаде: вокруг бродили повстанцы; ожидалось, что Пулавский выставит полуторатысячный отряд, а де Виомениль подойдет из Тынца с тысячью солдат. Все это побудило Суворова немедленно захватить крепость.

Для предстоящего штурма он разделил войска на четыре колонны. Главная, под командованием подполковника Гейсмана, должна была взорвать петардами ворота, проникнуть на колокольню и завладеть пушками. Колонны подполковников Елагина и Эбшельвица были вспомогательными: первой надлежало идти на приступ со стороны Зверинца, к малой фортке, а второй — с городской стены по штурмовым лестницам. В резерве оставался секунд-майор Гагрин.

В три пополуночи 18 февраля, поддерживаемые сильным артиллерийским и ружейным огнем, русские двинулись на приступ. Вскоре колонна Гейсмана появилась перед главными воротами, заложенными изнутри бревнами и засыпанными землей. Подложенная под ворота петарда взорвалась, но образовавшееся отверстие было недостаточно для прохода. Расширить же его не давали осажденные. Капитан Шипулин с частью суздальцев пытался ворваться в среднюю башню. Подполковник Елагин столь храбро штурмовал фортку, что пробил две двери, и несколько суздальских гренадер уже вошли в замок. Однако поляки отстояли прорубки, поражая огнем и штыком каждого, кто показывался в них.

Суворов приказал принести штурмовые лестницы. С чрезвычайной неустрашимостью колонна Эбшельвица двинулась на приступ. Солдаты лезли прямо в амбразуры, где стояли пушки. Одним из первых по лестнице, приставленной к валу, взобрался поручик Николай Суворов. Однако пули, камни и сабельные удары спешенных кавалеристов Шуази не